– Привет, Энн. Я Лори. А это Нейл. Мы так рады с тобой познакомиться.
– Привет, Лори. Я тоже рада с вами познакомиться.
Покончив с любезностями, я скользнула в кабинку, Мэл последовал за мной. Обтянутое джинсами бедро прижалось к моему, рука накрыла мое голое колено. Покопавшись в своем гардеробе, я остановила выбор на темно-синем трикотажном платье и ботильонах. Нотка консервативности вперемешку с легкой провокационностью для пущей убедительности. Возможно, это был неудачный выбор. Что я знаю о семьях рок-звезд? На Нейле была парадная рубашка и галстук, на Лори – белый льняной топ и брюки. Я точно не ожидала пирсинга и кожанки, но белое? Я могла пролить на себя что-нибудь в течение первых же двух минут, учитывая, как тряслись мои руки.
– Привет, – сказал Мэл, наклоняясь ближе.
Я точно не хотела все испортить, но в животе собрался тяжелый комок страха. У меня и с собственной матерью были не слишком хорошие отношения, так каковы же шансы, что мне удастся очаровать его маму? Мои руки стали влажными и липкими от пота. Честно говоря, в стрессовой ситуации в проблеме потоотделения я могла бы дать фору носорогу. Если бы у носорога были проблемы с потоотделением.
Мэл нежно поцеловал меня за ухом.
– Дыши, тыковка. Все хорошо.
– Отлично. – Я показала ему два поднятых больших пальца.
– Да, отлично. Не «хорошо». – Он огляделся, поднял руку. К нам подбежал официант. – Привет. Принесите ей… Слушай, что у вас есть сильнодействующее?
– Как насчет «Ракетного топлива», сэр?
Мэл хлопнул в ладоши.
– Почему бы нет, звучит восхитительно! Отлично, «Ракетное топливо». Сделайте двойной.
Официант вытаращил глаза.
– Э-э, да, сэр.
По столу были разбросаны фотографии – настоящее море светловолосых младенцев. Изобилие пухлых лиц и ручек, похожих на морские звезды. Лори одарила меня еще одной теплой улыбкой.
– Это все наши внуки.
– Я не знала, что Мэл уже дядя.
– Восемь раз дядя, милая.
Его мать начала указывать на лица, называя имена. Учитывая, что три его сестры оказались такими плодовитыми, я сделала мысленную заметку запастись презервативами. Как бы там ни складывались наши отношения, мы определенно не готовы к Мэлу-младшему, несмотря на его шутки. Даже не знаю, хочу ли я иметь детей. Они прочно угнездились под ярлыком «может быть, когда-нибудь».
Во время заказа и ужина нас сопровождали истории Лори о ее внуках. Мы ели, а она рассказывала. Несколько глотков «Ракетного топлива» позволили мне значительно расслабиться. Насколько я могла судить по вкусу, коктейль состоял из всех видов белых ликеров с примесью лимонада. Напиток, вероятно, следовало либо запретить, либо поджечь, чтобы спалить хоть часть алкоголя. Я отпила его на дюйм или два, оставив Мэлу. Он таскал кусочки с моей тарелки и потягивал мой коктейль, и мне это нравилось: близость и чувство единения. Пожалуй, это было просто старое доброе воровство, но он делал это, притворяясь, что отвлекает меня улыбкой или подмигиванием, так что игра того стоила.
Рядом с ним было так легко.
– Итак, у тебя есть три старшие сестры, – сказала я. – Знаешь, ты определенно похож на младшего ребенка.
Его мать рассмеялась. Может, она и была маленькой, но смеялась громко. Что свидетельствовало о счастливом детстве Мэла. Обожание в ее глазах, когда она смотрела на сына, лишь подтверждало это предположение. А я даже не могла вспомнить смех моей мамы. Я слышала его так давно.
– Почему? – поинтересовался Мэл, свирепо глядя на меня сверху вниз. – Хочешь сказать, я шумный и инфантильный? Знаешь, тыковка, это просто невежливо – подмечать такую хрень.
Его мать откашлялась, явно призывая следить за словами.
Мэл сидел, положив руку на спинку нашей скамейки. Он надел черную футболку «Хенли»
[21], чтобы скрыть татуировки, и сухие кроссовки. Я старалась не смотреть на него слишком долго, опасаясь выдать «безумный взгляд» прямо на глазах у его родителей. Воспоминания о том, чем мы занимались в ванне, были слишком свежи.
– Объяснись, – приказал он.
– Я только хотела сказать, что ты – прирожденный артист. Просто логично, что ты должен быть младшим.
– Верно. – Он приподнял бровь и посмотрел на родителей.
Его рука, однако, переместилась выше по моей ноге, скользнув под юбку. Я схватила его за пальцы, сильно сжав их в знак предупреждения, пока он не успел что-нибудь сотворить. Его выдавала лишь кривая улыбка.
– Энн – старшая. Мама, ты бы видела, как она обращается со своей сестрой. «Защищает» – не то слово! Я удивляюсь, как она еще не завернула ее в пупырчатую пленку.
Его мать подавила улыбку.
– Не слишком-то я ее защищаю, – возразила я. – Ей двадцать. Она уже взрослая. Я отношусь к ней с уважением.
– Ой ли? – Черт, мне нравилось, как он дразнил меня. Нравилась фамильярность в его взгляде. – Бен говорил, что испугался за свою жизнь, когда ты застукала его за разглядыванием сестренки. Он уж озаботился, не придется ли ему защищать самое дорогое.
Лори издала еще один предостерегающий звук при упоминании яиц, но Мэл просто продолжил:
– Он сказал, ты выглядела так, словно собиралась уничтожить его.
Эта информация понравилась мне гораздо меньше.
– Он говорил о Лиззи? – Мои глаза сузились, все хорошее настроение испарилось. Я вообще не хотела, чтобы Бен Николсон знал о ее существовании. – Она слишком молода для него. Ей нужно учиться.
– Расслабься, мать-медведица. Я с тобой согласен, да, так бывает. – Мэл широко улыбнулся и погладил меня сзади по шее, мгновенно успокоив. Господи, какие у него руки. Как бы мне ни нравились его родители, надеюсь, этот ужин не затянется. Пусть он будет коротким и приятным. У нас с Мэлом есть чем заняться.
– Мы будем держать малыша Бенни подальше от твоей младшей сестры, – тихо пообещал он. – Не волнуйся.
– А твоя мама, Энн? – спросила Лори. – Где она?
Я вздрогнула, и пальцы Мэла замерли на моей шее. Мне не нужно было видеть, каким взглядом он на меня смотрел. Что мне было нужно, так это перевести разговор на что-нибудь другое.
– Она, эм… она живет в Южной Калифорнии. У нее все хорошо.
– А твой отец?
– Он ушел от нас. Много лет назад.
Это звучало лучше, чем «хрен его знает, где он». Да и зачем приукрашивать, верно? Факты есть факты. Я взяла оставшуюся половину ломтика хлеба на закваске, откусила корочку. Вкусно, но я была сыта. Нужно поговорить о чем-нибудь нейтральном, но опустевшая тарелка не вдохновляла. Мой мозг ни черта не мог выдать.
