Из тингхуса выскользнула тень. Рабыня с пустыми кувшинами. Я, уже не особо соображая, что делаю, схватил ее за руку. Она вскрикнула от неожиданности.
— Стой, — язык тоже почему-то перестал слушаться и отказывался выговаривать слова. — Ты. Идем со мной.
— Мне сказали принести еще медовухи, — испуганно проблеяла она. Дагна бы уже сломала мне нос и влепила пару пинков. Вот почему не стоит брать рабынь в жены: от них рождаются трусливые дети.
— К троллю их. Идем.
Я потащил ее за собой, но на полпути к дому сообразил, что вряд ли мама обрадуется нашему появлению, поэтому развернулся и потащил рабыню к пристани. Почему-то я был уверен, что лодка — это идеальное место для первой ночи с женщиной.
— Господин, меня будут ругать. Господин, Лисбет гораздо лучше меня. Все выбирают ее. У Лисбет белые волосы и большая грудь. Господин, не нужно. Господин, меня накажут, — она шла за мной и ныла, не замолкая ни на мгновение. Я уже хотел было отпустить ее, но вспомнил, что я уже карл, убил уже трех человек, а еще ни разу не был с женщиной. А это нужно было срочно исправить. Срочно!
На пристани было темно, еле виднелись силуэты незнакомых кораблей, я никак не мог разглядеть отцовского дракона.
— Эй, парень! Чего здесь шляешься?
Я развернулся и увидел двух карлов с факелом.
— А, вон чего, — рассмеялся один из них. — Слышь, Краб, может, пустим его на наш?
— А чего ж не пустить? Дело-то важное, я смотрю, — гоготнул второй.
Меня подвели к большому кнорру. Я неуверенно прошел по узенькой дощечке, в середине корабля стояли бочонки и мешки, но места там было предостаточно. Провожатые даже кинули шкуру и, посмеиваясь, ушли. Рабыня перестала ныть и покорно легла, я рухнул рядом с ней. Больше всего мне хотелось закрыть глаза и уснуть. Я пересилил себя, запустил ей руку за пазуху, там было тепло и мягко, словно бы залез в свежую опару. Я потянул ее подол наверх и…
Вокруг было темно. Я чувствовал, что проспал много, но почему-то было все еще темно. Я вытянул руку и нащупал плотную ткань. Меня засунули в мешок? Дико болела голова. Хотелось пить. И, наверное, блевать, но я не был уверен. А где рабыня? Я пошарил возле себя, но никого не обнаружил. Штаны были на мне, но пояс с оружием отсутствовал. Что произошло? Точнее, что-нибудь произошло? Я не помнил.
Торкель. Он странно смотрел на меня на пиру. А потом я выпил целый рог медовухи, вышел из тингхуса, взял первую попавшуюся женщину и пошел на пристань. А там… там, как последний идиот, зашел на незнакомый корабль и, кажется, уснул. Торкелю даже не пришлось напрягаться, я сам пришел к нему в руки. А сейчас меня засунули в огромный мешок и увозят к Скирре. Оружие, понятное дело, сняли. Только вот разве мешок может сдержать карла?
Я с яростным криком вскочил на ноги, ткань слетела, и я обнаружил, что стою на палубе кнорра, который мирно трется боком о пристань Сторбаша.
— А, проснулся. Пить хочешь? — спросил бородатый мужик, что сидел возле борта.
— Да, — прохрипел я.
— Держи, — он протянул баклажку с водой. Я выхлебал ее целиком.
— А где…
— Пояс? Да вот лежит, рядом. Мы сняли на всякий случай, чтоб не поранился. Слушай, я все понимаю, выпивка, баба, но почему ты выбрал такую старую? Неужто в Сторбаше нет рабынь посимпатичнее?
Я нацепил пояс, махнул ему рукой и пошел было в город.
— Да, парень. Тебя там искали. Где-то под утро. Такая буча поднялась, я думал, что новый червь приперся. Эрлинг чуть не напал на Торкеля Мачту, еле-еле его смогли успокоить. Я сразу и не понял, что это тебя ищут.
— Э-э-э, — только и смог промямлить я.
— Я показал лангману твое дрыхнущее тело, но он не стал будить, только сказал накрыть чем-нибудь. Ох, и влетит тебе, парень.
Я помотал головой, прогоняя подступившую тошноту, и все же побрел домой. Отец не посмеет ударить карла.
Бумс! Прямо с порога мне прилетела знатная затрещина, после которой головная боль и озноб как-то быстро перестали ощущаться.
— Ты все мозги пропил за вечер? Какого тролля ты поперся на пристань? Из-за тебя я, я — Эрлинг, нарушил законы гостеприимства и напал на гостя, которого сам же и пригласил! — бушевал отец.
Я пощупал челюсть. Вроде бы все зубы остались на месте.
— Он это заслужил, — сдуру буркнул я и тут же огреб вторую оплеуху.
— Я же говорил, что не могу его обвинить, не подставив тебя под гнев Скирре! А теперь Торкель точно знает, что ты там был, и подозревает, что это ты убил сраного Роальда, чтоб он сдох на пуповине своей матери!
— Теперь его отправят под суд?
— Когда мне сказали, что ты дрыхнешь на кнорре, что привез Тинура Жабу, я пошел это проверить, а Торкель тем временем удрал. Прямо ночью, как жалкий тать.
Стыдно сказать, но после этих слов мне полегчало. Я все еще не мог забыть, как Торкель отсек одним ударом Ове голову и руки, и мне несколько раз снилось, что он делает то же самое и со мной.
Запал гнева у отца иссяк, он опустился на скамью и, уже притворно хмуря брови, спросил:
— А чего ты пристал к той рабыне? Тебе нравятся старухи? Мать, ты слышала?
Мама благоразумно не подходила во время трепки, а сейчас вынырнула из-за ткацкого станка, за который садилась, лишь когда хотела показать свою покладистость. Я же пытался припомнить лицо той женщины, которую потащил с собой, но вспоминалось лишь ее пищание насчет неизвестной Лисбет, пустой кувшин из-под медовухи и теплота за пазухой.
— Эрлинг, я ведь согласилась взять в дом двух молоденьких рабынь, как ты сказал, ради Кая. Теперь он воин, он вышел из моей опеки.
Я переводил взгляд с отца на мать и не понимал с похмелья, о чем они вообще говорят. Нет, я помнил, как у нас в доме появились две девчушки, они помогали матери со скотиной, пряли, готовили, даже ночевали в нашем же доме, в его дальней части, но я вообще не воспринимал их как женщин. Они были немногим старше меня, ходили в длинных балахонах, вечно суетились рядом. Да я их и не замечал вовсе. По сравнению с Дагной они все равно что трясогузки рядом с лебедью. А сейчас мать говорит, что взяла их специально для меня?
До первой руны мужчина не имеет права лечь с женщиной. Ну, а потом у меня тоже как-то не заладилось. И почему все говорят про старуху?
Когда мать показала мне ту рабыню, которую я пытался завалить, я решил, что больше никогда не возьму в рот медовуху. Что я там говорил про Кая Свинокола? Да отличное прозвище! Куда лучше, чем Кай Старушколюб. А ведь это вполне возможно. С таким прозвищем я сам пойду к Торкелю, пусть лучше меня распнут, чем жить с таким именем.
Пару дней я проторчал дома, не хотел показываться на людях. Да, я боялся. Боялся услышать обидное прозвище или тупые насмешки, хотя настоящий воин не должен опасаться ни острых мечей, ни острых языков. Достаточно только вспомнить Фомрира! Вот уж у кого язык был длиннее, чем руки.
