Я наблюдал за Альриком и учился у него выдержке, спокойствию, хитрости. И я хотел бы пробыть с ним подольше, хотя бы года три-четыре. Но уходить сейчас…
Вечером я вернулся к месту ночевки, вдрызг расстроенный. Я успел и проораться за это время, сочинить две речи и полностью забыть их, поспать пару часов и даже пореветь от бессилия. Я был готов.
Ярко горит костер, в стороне переливается искрами второй, там на тлеющих углях запекается молоденький кабанчик, Хвит медовым голосом ругается на Энока Ослепителя, но в его устах любая ругань звучит, как песня. Вепрь занят обжаркой мяса, он не доверит столь важное дело «безруким и убогим». Рыбак с легкостью таскает на берегу мелкую рыбешку и крабов, опуская пальцы в воду, а Тулле складывает их в свой шлем. Завтра будет неплохой супчик. Альрик обсуждает что-то важное с Арне Кормчим, скорее всего, какие-то мелочи по кораблю и будущему походу. Йодур и Трюггви в стороне рубятся на мечах, самые заядлые любители сражений. Кто-то подремывает, закутавшись в белый, точнее, уже изрядно потертый и замызганный серый плащ, кто-то затачивает давным-давно сглаженные выщербины, скорее всего, это Эйрик Секира. Он боготворит свою секиру, таскается с ней повсюду и следит за ее состоянием тщательнее, чем за собственным.
Знакомое до боли зрелище. И мне было больно думать, что уже завтра или через несколько дней я больше не увижу этих людей.
Я подошел к кострам, сел на вытащенный топляк, набрал воздух и громко сказал:
— Братья! Сноульверы! Я должен вам кое-что сказать.
Убедившись, что все смотрят на меня, я продолжил:
— Вы знаете, что я получаю благодать только за смерти более сильных врагов, потому я не получил первую руну во время первой жертвы. Я получил ее, лишь когда на мою деревню напали перворунные щенки. Они убивали стариков и детей не из мести и не из злости, только ради силы. Я сумел убить того, кто поднял секиру на меня. Он был в кольчуге, шлеме, вооруженный, полный сил и азарта. У меня не было даже ножа. Безрунным оружие не полагается! Я убил его подвернувшимся под руку свиноколом и получил благодать Фомрира. Это был Роальд, сын ярла Скирре. За ним должен был присматривать Торкель Мачта.
Хирдманы молчали, слушая мою историю. Я кое-что уже рассказывал им во время зимовки, но без имен.
— С тех пор Торкель и Скирре хотят отомстить мне. Они подослали Торе Длинный Волос, чтобы тот похитил меня, но Альрик подошел вовремя и спас мою шкуру от огня и пыток. Теперь Торкель хочет причинить зло всем, кто меня окружает и поддерживает. Из-за меня Лейф получил ту мерзкую рану. Из-за меня хирд не может найти достойную работу. Из-за меня у сноульверов такие беды. Потому я принял решение покинуть хирд. Я мог бы уйти тайком, не прощаясь, но хотел сказать вам это в лицо, честь по чести. Мне не нужно ваше согласие или что-то подобное. Знаю, хёвдинг, ты придумал это условие лишь ради меня.
— Если бы ты хотел уйти ради славы или ради семьи, я бы слова не сказал, — подал голос Альрик. — Но ты делаешь это ради хирда, ради сноульверов. А значит, и сноульверы имеют право высказаться. Кто согласен, что Кай Эрлингссон должен уйти?
Энок поднялся и посмотрел в мою сторону. Точнее, я полагал, что в мою. Один глаз Энока уходил сильно налево, и я в очередной раз удивился, как он умудряется целиться и попадать точно в яблочко за пятьдесят шагов, а копьем мог промахнуться даже в нескольких шагах.
— Если мужчина хоть чего-то стоит, у него обязательно будут враги. И чем сильнее враги, тем большего уважения он достоин. Кай Эрлингссон с первой же руны умудрился заполучить отменных кровников, и я хотел бы посмотреть, как он справится с ними. Я против.
Вепрь коротко сказал:
— Я как Косой.
Рыбак глуповато и наивно улыбнулся.
— Он спас мне жизнь. Я готов сделать то же для него.
Трюггве-мечник добавил:
— Кай молод, но отважен без меры. Он хороший брат.
Йодур кивнул, подтверждая его слова, как и другие ульверы.
Тулле, мой лучший друг, поднялся тяжело, будто к нему привязали жернова.
— Если бы на моей ферме появился такой работник, из-за которого постоянно случались беды, я бы его выгнал, даже если в том не было бы его вины. Например, если бы женщины передрались между собой за право согреть его постель или волки стягивались со всего леса на его запах, как морские твари на Рыбака. Я бы попросил прощения, дал ему денег и выпроводил со своих земель. Потому что благо многих выше, чем благо одного.
Да чтоб сожрали меня все тролли мира! Только не снова. Тулле, ты же знаешь про Дага и про его предательство! Я впился кончиками пальцев в волчий плащ и почувствовал, как шкура расползается под рукой.
— Поэтому я считаю, что Альрик должен решать не как друг Кая, не как наш брат, а как хёвдинг. Он должен думать обо всех, а не о каждом. Уже пострадал Ящерица. Уже страдает весь хирд. Кай должен уйти.
С громким треском под рукой треснула железная фибула, плащ свалился с плеч.
— И я уйду с ним. За свою жизнь я отвечаю лишь перед собой.
Жар опалил мои уши. Как я мог подумать о Тулле плохо?
— Ты не прав, Тулле, — возразил хёвдинг. — На ферме — да, так и стоило бы поступить. Но мы не пахари, мы воины. Энок хорошо сказал. У каждого из нас будут враги. Что же мне, всех хирдманов разогнать? Что скажут люди? Что Альрик не только беззащитный, он еще и трус, выгоняет людей из ватаги из-за страха. Я попросил вас высказаться, чтобы каждый сам принял решение. И чтобы Кай услышал мнение всего хирда, а не только хёвдинга.
Он помолчал, давая возможность осмыслить его слова.
— Если мы не найдем до конца лета работу, то уйдем из северных морей. Мир велик.
Снежный Хвит вдруг отвернулся, его пальцы зашевелились, будто перебирали струны, а глаза устремились в темное беззвездное небо. Я подскочил к нему, схватил за горло, что выглядело бы смешно, если он стоял, так как я Хвиту по плечо.
— Не смей! Никаких песен обо мне! Никаких стихов! Я тебе язык отрежу, если услышу свое имя.
— Но ведь… — моя рука не причиняла ему никаких неудобств, да и испуганным он не выглядел. Скорее обиженным. — Ведь отличная бы виса получилась. О дружбе, честности, верности. Гораздо лучше, чем о тролле. Тролли встречаются чаще, чем такие люди!
— Мне плевать! Я не хочу слышать ничего о Кае или Тулле, понял?
— Хорошо. Но эта песнь получилась бы превосходной.
Я прежде не задумывался о том, какие слухи могут пойти об Альрике, если я уйду. Или того хуже, обо мне. Мало кто знает, почему Торкель вдруг обозлился на Беззащитного, так что люди могут подумать, будто это я струсил и бросил хёвдинга, не пробыв под его началом и года. Кто после этого возьмет меня к себе в хирд? Кто согласится нанять труса на стоящее дело? Тогда мне и впрямь придется уйти из северных морей. А ведь говорят, что за их пределами карлы все равно что безрунные у нас, ничтожные существа чуть повыше трелей. Говорят, там такие твари, что нам и не снились. Говорят, там моря кишат рыбами, которые могут проглотить тридцативесельный драккар и не заметить даже. Говорят, там летают такие птицы, что их помет может проломить крышу дома.
