И при том никто больше Мамиру и не возносит хвалы. Ярлы и конунги славят Скирира, воины — Фомрира, кузнецы и ремесленники — Корлеха, рыбаки — Миринна, моряки — Нарла. И не зазорно воздавать почести всем богам по очереди, ведь мужчина должен уметь и сражаться, и мастерить, и рыбачить, и на лодке ходить. Даже у младшенького Свальди и то музыканты да скальды в подопечных ходят.
А ведь именно Мамир создал людей. И Эмануэль особо любил рассказывать эту историю, напоминал, кому мы обязаны появлением на свет.
— Давным давно, говорил он, — когда боги были молоды, Мамир-судьбоплет сидел на скале и предавался размышлениям. Вроде бы боги побеждали и морских, и первородных тварей, но бои эти не всегда проходили легко, ибо хоть боги и велики и могучи, но плоть от плоти и кровь от крови сего мира. Боялся Мамир мудрейший, что породит пучина морская или бездна земная таких тварей, что непобедимы для богов будут.
Долго думал Мамир, но не находил мудростью путь, пока однажды не увидел, как Корлех, мастер ремёсел, добывает медные самородки, как дробит их каменным молотом, как плавит в жарком огне, смешивая с оловом, рождая из пламени новый, более крепкий металл. Как Фольси-земледелец выращивает и молотит зерно. Как Орса жерновами мелет зерно да из муки хлеба выпекает. Понял Мамир, что руками можно сделать что угодно, и новых богов бог тоже может создать.
Ушёл Мамир в далёкие пещеры, где трижды три года размышлял и руны судьбы бросал, пока не стал ему ясен путь.
Вышел Мамир из глубоких пещер и принялся за дело. Попросил Корлеха сделать большой глиняный горшок и обжечь его не в огненной горе, а в печи. Спрятал в сырой глине колючку Мамир, дабы укололся Корлех-гончар и свою кровь в глину вмешал.
Вырвал судьбоплет у Фольси волос, а у Орсы с гребешка их собрал, достал ногти Скирира и Нарла, кровь Хунора, после добавил главную часть: кончик своего большого пальца. Завернул всё в тряпицу и в лесу посадил, собственной кровью полив.
С горшком, что Корлех сотворил, пошёл Мамир в горы, к снежным пикам огнерукого великана Амту, долго с ним говорил и в итоге выменял три рога крови на кончики пальцев правой руки.
Вкусил плоти божества огненный Амту и распался на девятнадцать первородных великанов. Разошлись они по свету и породили сотни других великанов.
Вскинул Мамир на плечо наполовину наполненный кипящей кровью горшок и последовал к величайшему морскому змею Ургу.
Долго беседовали мудрый Мамир и додревний змей, долго спорили, и в конце сторговал бог три рога крови змея в обмен на кончики пальцев левой руки.
Проглотил плоть, кровь и кости Ург великий и разложился на Тоурга и шестьсот шестьдесят два змея.
Смешал Мамир добровольно отданную кровь двух величайших тварей, вернулся в лес, где выросло древо, посаженное им. На древе том выросло двадцать четыре ореха. Собрал их Мамир и бросил в горшок с кровью чудовищ. Поставил горшок в печь и девять месяцев и три дня следил за огнём, а на четвёртый день из горшка вышли первые люди. Двенадцать мужчин и двенадцать женщин.
Но разочаровался в творении своём Мамир, ибо не богов он создал. Люди были лишь почвой, в которую ещё предстояло посадить семя божественности.
А рождённые люди тем временем разбрелись по свету. Созданные из плоти богов, они от рождения впитали часть знаний и Корлеха-мастера, и Фольси-землепашца, и Хунора-охотника.
Больше всего меня возмущало, что от Фомрира в людей ничего не попало. Это потому, что он не был первородным богом, что вышел из морских пучин или спустился с гор. Фомрира породил Скирир. И главный воитель среди богов должен был остаться позади остальных. Ну, как Свальди, сын Орсы и Фольси. Но упрям был бог-воин, смел и отчаян, не признавал он никого выше себя, кроме отца своего.
Чего только не передумаешь за длинные зимние вечера? Какие истории только не вспомнишь? О чем только не переговоришь, сидя возле очага и глядя на танцующее пламя?
После Вардрунн мы застыли, словно муха в янтаре.
Я видел такие камушки на рынке и даже купил себе один такой. Мне понравился его цвет. Будто взяли летний солнечный луч и превратили в камень, но случайно зацепили пролетавшую мимо муху, и та навечно осталась внутри него.
Муха в янтаре. Вольный хирдман на зимовке. Только вместо камня мы заточены в ледяную скорлупу океана.
Это, конечно, придумал не я, а Хвит. Он поселился у симпатичной вдовушки, но даже теплая женская грудь не может заменить скачку по тюленьему полю, пляске мечей и одеяниям запястий. Скальд всё чаще приходил в наше с Тулле жилище, сидел возле очага и складывал слова в строки. Сочинял не только висы с переплетениями иносказаний, но и обычные песни, которые так приятно было петь всем вместе за пиршественным столом. Когда я показал ему свой камешек, он сказал, что мы застряли в ледяной скорлупе фьорда, как муха в янтаре. Красиво!
Единственные мушки, которые добрались до края и поскреблись лапками, — хельты. Их так впечатлили способности Рыбака, что они отсыпали ему еще серебра за возможность поохотиться во владениях Нарла на морских тварей. Никого из ульверов, кроме Альрика, с собой не брали. Зато Магнуса, конечно, прихватили и даже подарили ему руну.
Я догадывался, как это могло произойти. Хельты приманили на Халле тварь, выволокли ее на лед, истыкали копьями, изрубили секирами, но последний удар нанес конунгов сын. И вот она — заветная шестая руна. Хускарлом, небось, быть лучше, чем карлом.
Когда я услыхал об этом, то полдня ходил мрачнее тучи, кружил по дому и плевался ругательствами. А потом Тулле спросил, отказался бы я от такого предложения. И я бы не отказался. Пусть это и не самый благородный способ, но это ж хускарл! Шестая руна! Дар богов! Чем бы они меня одарили? Силой? Непробиваемой шкурой? Скоростью? Огромным брюхом? Скальдическим даром?
На второй раз хельты дали поднять руну Альрику. И тут я уже не ругался и не завидовал. Наоборот, почувствовал облегчение. Снова хёвдинг сильнее меня. Так и должно быть. Хёвдинг-хускарл внушает уважение людям, да и его хирду доверия больше.
Солнце вставало всё раньше и раньше, но зима не хотела сдаваться и каждый день заваливала нас снегами. Вскоре между домами выросли белые стены выше меня, в которых прорубали узкие тесные проходы. Мы начинали день, разгребая снега перед дверьми, и заканчивали его так же. Стоило хоть раз пропустить, и останешься в снежной ловушке до самой весны, задохнется скотина, а следом за ней и ты сам. Мы помогали и соседям, вырубали и оттаскивали снежные валуны в сторону фьорда.
Медленно и неохотно отступали морозы.
Под крышами появились первые сосульки, и мальчишки теперь размахивали не деревянными мечами, а ледяными. Неторопливо таяли сугробы, дороги днем превращались в ледяную жижу, а ночью застывали намертво. По городу не ходили, а скользили на лошадиных заточенных костях, которых привязывали к сапогам. Но перед тем как снег сошел с ближайших холмов, треснул лед во фьорде.
По обычаю в этот день приносили жертву богу-мореплавателю Нарлу. За зиму он мог забыть о верных своих почитателях, забыть морды их морских коней. Потому команда каждого корабля по отдельности вырубала во льду круг, каждый из хирдманов ронял по капле своей крови на животное, чью голову носил их парусатый рысак, или его шкуру, что тоже дозволялось.
