Альрик поднял меч, вздохнул и, по-прежнему не глядя мне в глаза, сказал:
— Уходим.
Мы убрались оттуда, но на Волчару возвращаться не стали. Все равно ульверы нам в таком деле не подмога, не считая новеньких.
— А теперь медленно и внятно. Сколько сердец ты слышал?
— Два наших, десять на Волчаре, потому что в той стороне. И одно на севере.
— Почему десять? Там должно быть четырнадцать.
— Н-не знаю. Вроде бы было десять или около того…
— Врет твое чутье, — сплюнул хёвдинг. — Если не найдем хотя бы следа Халле, ты уходишь из хирда. Я устал. Устал вытягивать тебя из всякого дерьма, устал защищать, объяснять, доказывать.
— Как скажешь, хёвдинг.
— Ты можешь снова услышать? — он покрутил рукой в воздухе.
Я глубоко вдохнул, нахмурил лоб, насупил брови, попытался подвигать ушами.
— Ясно… Тогда веди туда, где слышал его прежде.
Как будто у меня в руках был мамиров палец, который всегда указывает дорогу. Да если бы и был, в старых историях он не всегда приносил удачу: приведет то к непроходимой пропасти, то прямо в логово твари, то столкнет с заклятым врагом. А тут вообще болото. Завел бы в трясину.
Но если подумать, медведь лежит там, где был наш лагерь. На восток Халле уйти не мог, там трясина, откуда прут твари. На юге — река, по которой мы приплыли сюда. На западе море, но до него идти несколько дней. Так что север — это не самый худший вариант.
— Лучше утром. Иначе упустим чего.
— Тогда нам стоило убить ту тварь.
Я оглянулся и увидел, как медведь с фибулой Халле медленно поднимается в воздух, опутанный плетьми и щупальцами. Он же весит… как три или четыре Вепря. Неужто мы бы смогли завалить эту тварь? У ней силища хельта, наверное.
Альрик был зол. Безумно зол. Он грыз себе губы, хмурился и не мог стоять на месте. Так что до рассвета так и не прилег, впрочем, мне тоже не спалось. Я снова и снова пытался вернуть то ощущение. Может, это было разовое прозрение от Мамира? Я вспоминал сказания Эмануэля. Тощий жрец часто говорил о своем боге, а я ждал историй о Фомрире, потому пропускал его слова мимо ушей. Болван! Мамир иногда давал людям то, чего они так сильно хотели, но не всегда это оборачивалось добром. Чаще наоборот. Умение слышать правду довело до отшельничества, палец этот — до гибели, знание о дне своей смерти — до безумия. Я не просил Мамира о прозрении. Я вообще ни о чем его не просил. Ни его, ни его жрецов. Это Альрик должен был ощутить. Не я.
Рассвело. Душу Халле, если он помер, можно пытаться спасти еще одну ночь, но без фибулы ничего не получится. Хотя бы вещь его отыскать.
В свете утра ночные ощущения казались нелепицей, выдумкой, хмарью. Будто и не было ничего. Дурман болотного ярла. И, видимо, Альрик думал так же. Он вообще не смотрел на меня, наверное, чтоб не прибить ненароком. Худшее из всех наказаний.
Я наскоро прожевал кусок лепешки, глотнул воды и пошел на север.
Глава 12
Утро выдалось прохладное, но вскоре под лучами солнца болото превратилось в баню. До шлема было не дотронуться. И при этом я чувствовал себя отлично, даже пот не стекал по лицу. Я покосился на Альрика. Он шел в простой длинной рубахе, его волосы были небрежно стянуты в узел на затылке, на бороде и усах запеклись черные пятна крови. Словно неряшливый землепашец, только острого железа было многовато.
Снова появились сосенки, и я вырубил себе посох, не особо доверяя собственным глазам. Он тут же измазал мою ладонь липкой и пахучей смолой, зато я мог был спокоен, что не провалюсь в какой-нибудь омут.
Хуже всего, что это хреново болото не было ровным и гладким, как палуба. Оно бугрилось кочками, прикрывалось чахлыми деревцами, удивляло неожиданными провалами. Рыбак мог быть совсем рядом, но мы можем пройти и даже не заметить.
А еще я ощущал злость Альрика и понимал, что если я хоть как-то не докажу свои слова, он меня точно выгонит. Я смогу выжить без стаи ульверов, смогу вернуться в Сторбаш, но что я скажу отцу? И в хороший хирд вряд ли возьмут, если узнают, что предыдущий хёвдинг меня изгнал, только в такой, где всем плевать, кто ты есть. А свой хирд я собрать не могу: корабля-то нет. Бывают дружины и без судна, да только они обычно ярлам или конунгам служат. В наших землях на ногах далеко не уйдешь.
Постепенно земля под ногами становилась все податливее, мох под ногами проминался все сильнее. И путь вроде бы шел с небольшим уклоном.
После каждого шага из травы вспархивали разные насекомые: кузнечики, осы, мухи, и это помимо гнусных столбов, неизменно следовавших за нами. Птицы галдели, как оглашенные. Если бы у меня был лук, и я стрелял бы из него, как Энок, то за короткое время смог бы набить дичи на пир для всего хирда.
Мы шли неспешно, осматриваясь и выискивая хоть что-то. И чем дальше на север, тем ниже мы спускались, вокруг нас висело вонючее удушливое марево, и порой даже я, хускарл, чувствовал себя нехорошо. Не каждый яд сможет отравить человека на шестой руне, но тут мощь болотного ярла проявлялась больше, словно мы подходили к его жилищу. Мох под ногами уже не проминался, а проваливался, разрываясь под нашей тяжестью. Ноги уходили по колено, и время от времени я чувствовал, будто что-то пыталось укусить меня. Один раз я вонзил руку в толщу и вытащил небольшого ужика.
Альрик вдруг замер, как охотничий пес, и бросился в сторону. С каждым шагом он уходил все глубже, в конце вообще лег на живот и подтащил к себе грязную скомканную вещь. Так же ползком вернулся обратно, прошлепал ко мне и сунул под нос комок мха и полузасохшей болотной мути, налипшей на шкуру.
— Это плащ. Плащ Халле, — с трудом выдавил он.
В его глазах стояли слезы.
— Он проходил тут. Он тут проходил. Я плохо его искал…
Так все это время Альрик злился не на меня?
— Тут едва можно пройти. Он шел по колено в воде, — напомнил я хёвдингу.
— Нет. Нет. Теперь я тебе верю. Мы его найдем. Обязательно найдем.
Прошло сколько дней? Восемь? Девять?
Если бы не то, что я слышал ночью, я бы зуб отдал, что Халле не выжил. Один завалящий драугр или та здоровенная тварь с руками-плетями, и никакой хускарл не выживет.
Я немного беспокоился, что думают ульверы о нашем отсутствии. Мы брели уже полдня. Если развернемся сейчас, то вернемся к реке ближе к вечеру. Вепрь может не выдержать и пойти нас искать. Что он увидит? Разгромленное поле с углями, обуглившимися ветками, кровью и разодранными кусками тел. Может, остатки медвежьей шкуры. И ни единого намека на то, что случилось с нами, только пеньки от сосен.
Надо было сбегать и предупредить их. А еще лучше — прихватить с собой новеньких. Хотя нет, толку от них, безмозглых, утопнут еще, а ульверы маловаты по рунам.
