Склонился над телом Халле и запел-завыл, прощупывая кости друга.
Вернувшись в город, Альрик остановился возле первой попавшейся таверны и сказал:
— Я собираюсь пить всю ночь, а ты катись куда хочешь! Чтоб до следующего вечера я твоей рожи не видел. Ты теперь хускарл! Отметь это!
Сунул мне в руку несколько серебряных монет и ввалился в таверну с криком:
— Пять кружек лучшего пива!
Я немного потоптался возле двери, плюнул и пошел к Красной площади. Там было не так людно, как в прошлые разы, но хватало и гулящих женщин, и музыкантов, и огня. Наверное, стоило вернуться к кораблю, позвать собратьев-ульверов, похвастаться шестой руной, позадирать Тулле, ведь он снова отставал, напоить хирдманов в честь моего хускарлства.
Но я не хотел.
Не хотел рассказывать, что было ночью, почему мы решили искать Рыбака и всякое такое. Не хотел видеть никого знакомого. И дико жаждал надраться. До полного забвения. Как и Альрик.
Я взял большую кружку пива и принялся пить прямо на улице.
Ярко полыхал костер посередине площади. Трещали дрова. Неподалеку визжала тальхарпа и был слышен голос скальда, который рассказывал какую-то забавную историю. То и дело оттуда доносился смех. Время от времени ко мне подходили женщины и предлагали лечь с ними за малую плату. Потому что я такой прекрасный молодой человек! Я отказывался. Сейчас мне нужна была только выпивка.
За первой кружкой пива пошла вторая, третья, но я не ощущал никакого дурмана. Даже легкой дымки.
— В Бездну! Эй, тащи сюда сразу бочонок!
— Какой именно?
— Самый большой, который я смогу поднять!
— Э, хускарл, у меня таких бочек и нет, чтоб тебе в тяжесть были. Есть на четверть тунны
[14]. Пойдет?
— Давай!
Трактирщик вынес пузатую невысокую бочку
[15], забрал оплату, а потом в благодарность дал пирог с зайчатиной. В круглом боку бочки торчала деревянная затычка. Я ее вытащил и начал лить пиво прямо в рот, держа бочку на весу.
Сторборгские напитки были хуже, чем в доме Херлифа, но в целом неплохи. Крепкое густое пиво с сильным хмельным запахом насыщало не хуже еды, но почему-то не давало опьянения.
Ко мне стали подходить чаще, и уже не только женщины. Подходили и карлы, старше меня на десяток зим, и хускарлы, что-то спрашивали, предлагали сесть с ними или пойти вместе в таверну. Один болван попытался меня ограбить, думая, что я уже пьян. Я раздавил ему кисть, смяв все кости.
Я пил и мрачнел с каждым глотком, так как перед глазами все еще стояло болото. Сплошное болото с десятками изрубленных твариных трупов. И оно никак не хотело уходить из головы.
Бочонок становился все легче, я уже раза четыре бегал отливать. Костер понемногу угасал, и люди расходились по домам. Трактирщик спросил, не надо ли мне чего, а потом закрыл двери. А я сидел, смотрел на красные переливающиеся угли, пил и никак не мог перестать вспоминать.
Мимо шмыгнула знакомая тень.
— Фарлей? Стой! Иди сюда!
Это и впрямь был он, рыжий бритт в клетчатых штанах! Он вздрогнул, видать, не заметил меня сперва, так как я сидел возле стены таверны, в тени.
— Господин? — неуверенно сказал бритт, оглядываясь.
— Я здесь. Иди сюда!
Вот ему я почему-то был рад. Наверное, потому что я мог ему ничего не говорить и не объяснять.
Он подошел ближе, всмотрелся в тень и, наконец, узнал меня.
— А, господин из Фискехале! Тебе чем-то помочь?
Фарлей вел себя немного не так, как прежде: не выкручивался, не подпрыгивал, не кривлялся.
— Садись, — я похлопал по земле рядом с собой. — Пиво будешь? У меня тут еще осталось.
Тряханул бочонок. Еще булькало.
— Фарлей не смеет пить вместе со славным господином. Ой, господин! Ты теперь хускарл!
— Да, потому садись и пей.
Бритт нервно оглянулся, но больше возражать не стал. Плюхнулся на землю, скрутил ноги чудным образом, попытался поднять бочонок…
— Слишком тяжелый, — усмехнулся бритт.
У меня еще осталась кружка, так что я наполнил ее из бочонка и протянул Фарлею.
— Сказать по правде, я ни разу не пил пиво с… — неуверенно сказал он.
— С нордом? А я — ни разу с бриттом. Но, думаю, пиво для всех одинаково.
Рыжий странно скривился.
— Разве что пиво…
Он выпил кружку залпом, снова оглянулся.
— Не боись. Если кому-то что-то будет не по нраву, я с ним поговорю. Лучше расскажи чего. Что нового? Как жизнь? Есть ли у тебя семья? — я протянул ему еще и пирог.
Фарлей взглянул на меня с испугом, затем встряхнулся, взял пирог, подождал, пока я снова наполню его кружку, а потом заговорил.
— Сторборг — большой город. Тут каждый день происходит много всякого. Седьмицу назад пришлый хирдман побил Скирикра, сына Вальдрика, сына Вальгарда. И хотя спор разрешили мирным путем, Скирикр не захотел больше оставаться в рунном доме, купил корабль в тридцать весел, собрал свою дружину и ушел в вольные хирдманы.
Теперь уже я смотрел на бритта удивленно. Откуда он знал, что это связано со мной? Неспроста же он начал рассказывать именно это.
— Вальдрик, отец Скирикра, сильно разозлился, так как сын увел из рунного дома самых лучших бойцов, которые чаще покупали самых дорогих тварей. А потом ему еще пришлось говорить с семьями ушедших, которые тоже были недовольны.
— Как он все успел? Семь дней всего прошло, — пробормотал я.
— Корабль в Сторборге купить несложно, было бы серебро. А в семье Вальгарда серебра много, — отозвался бритт.
— И куда пошел хёвдинг Скирикр?
— В Сторборге он взял еще несколько человек, опытных мореходов, а потом его корабль ушел вниз по реке Ум. Больше пока о нем никто ничего не слышал.
Я невольно потянулся за деньгами, выудил мелкую монету и кинул ее Фарлею.
— А еще что есть?
— Неподалеку от земель бонда Барди Долгоуса нашли тело изгоя Дагмара. Кто его убил — непонятно. Поговаривают, то могли сделать дикие бритты.
— А правда они?
Недолгий разговор с Фарлеем сделал то, с чем не справился целый бочонок пива: выбил из моей головы ненужные мысли.
— Тут всегда всё непонятное вешают на диких бриттов, — пожал плечами Рыжий. — Корова ли пропала, штаны ли потерялись, человек ли помер, — всё дикие бритты виноваты.
