— Кстати, у меня кое-что есть для тебя, — усмехнулся Альрик. Неопределенно махнул рукой, Плосконосый встал и положил на стол топор. Еще один? Уже какой по счету?
И тут я узнал оружие. Забыл, как дышать.
Мой топор! Мой родной топор. Целехонький! Вот прямо передо мной.
Я неуверенно взял его. Пальцы легли на рукоять так, словно я родился с этим топором в руках. Даже седьмая руна и возросшая сила не заставили его казаться хуже или слабее. Я ощущал его как продолжение руки. Будто отрубленный палец внезапно вырос вновь!
Взмахнул им раз, другой, подкинул вверх, поймал.
— Выбил его от конунга, раз уж мы ничего не жгли и никого не убивали. Да, Кай?
— Альрик, я…
Да нет у меня слов!
— Прости, мы не нашли тварь. А ты… Одиннадцатая руна… И что теперь?
Хёвдинг пожал плечами.
— Не знаю. Сейчас не подходящее время для охоты.
— Может, на болота? Там же были сильные твари?
— Вепрь и Эгиль вернулись с восточной стороны. Там тоже драугры. В болотах мертвецы сохраняются лучше. Да и не справимся мы с теми тварями. Ты же видел, какие там громадины встречаются! Потому я Полузубого и позвал на подмогу. Ульверы слишком малы. Хотя Видарссон изрядно подрос, как я погляжу.
Альрик все еще улыбался. И от его улыбки хотелось пойти и что-нибудь разметелить в труху. Например, двор конунга.
— Да неужто ничего нельзя сделать? Да плевать на драугров! Пойдем на юг, старик говорил, там есть подходящая тварь! А Тулле? Тулле же как-то справился с бездной! Может, и ты как-нибудь…
— Бездна уже впустила в него корни, — внезапно заговорил Тулле. — Альрик продержится еще десять дней, а потом начнет меняться. Я ничего не могу сделать.
Плосконосый уткнулся лицом в ладони. Видимо, они уже не раз обсуждали это.
— Ладно. Еще десять дней у меня есть, — хлопнул кулаком по столу Альрик. — Мы ждали только вас, так как Тулле сказал, что вы сегодня придете. Остальных нужно отыскать. Сейчас в Сторборге только мы да Вепрь с Эгилем. Кай, возьмешь Плосконосого и сходишь в дома Ледмара и Простодушного. Возможно, они ушли туда. Вепрь сказал, что Леофсун ушел вместе с Ледмаром. Его нужно как-то провести в город так, чтоб никто не понял, что он бритт. У него еще и внешность такая… запоминающаяся.
Ну да, яркие рыжие патлы и веснушки на все лицо. Поди, все бриттские девушки города его знали.
— Я с Тулле схожу к жрецу, может, он подскажет, где искать. Или… Кай, сможешь услышать их?
Пока мы говорили, Ульвид незаметно вышел из дома, а потом вернулся. Поставил на стол бочонок и толкнул его к Альрику.
— Держи.
— Что это?
Тулле вновь раскрыл отсутствующий глаз и жутковато улыбнулся:
— Наконец-то.
— Что наконец? — Беззащитный повысил голос. Поди, тоже не нравилось ощущать себя полным болваном.
— Я сказал, что нам нужно остаться в Сторборге еще на день не из-за Кая. А из-за этого!
Ульвид снял крышку, и изнутри пахнуло знакомым смрадом. Тварь! Я заглянул и увидел, что внутри в холодной воде лежал уродливый черный шмат плоти. Неужто сердце? Твариное сердце!
— Брал для себя, — неохотно пояснил Ульвид. — Я на десятой руне уже несколько лет. Не хотел становиться хельтом. Тут хельтов не так чтобы уж и много, и конунг старается держать их поближе, а мне того не надобно. Но как услыхал про драугров, понял, что придется сражаться. А значит, легко перевалить за грань. Хирда у меня нет, потому пришлось купить. Распродал почти всё хозяйство, а сердце заполучил вот только. Даже не успел… Да и к лучшему. Бери.
— Мне… мне нечем отплатить.
Альрик был потрясен. Как и мы все. Даже если бы Ульвид подарил нам корабль, его дар был бы не так щедр. Сердце — это ведь не серебро, не золото, не богатство и даже не слава. Сердце твари — это цена жизни. Жизни человеком, а не бездновым выродком, не измененным.
— Драугры — это моя вина. Моя вина и в том, что ты не можешь добыть себе сердце. И в том, что ты стал изгоем. И в том, что ты шагнул дальше, чем следовало. Я ждал расплаты. Возможно, она именно в том, чтобы отдать другому возможность выжить.
Я переводил взгляд с одного почти хельта на другого почти хельта. И почему я не скальд? Этот день поистине достоин песни!
— Благодарю. Но для меня уже поздно. Я не слышал, чтобы воины, шагнувшие за грань, остались людьми.
— Ешь! — вмешался Тулле. — Может, ты не останешься человеком, но и в измененного не превратишься. Я научу тебя жить с бездной внутри.
Хёвдинг растерялся окончательно. Я вдруг понял, что он уже успел смириться с тем, что станет тварью, запретил себе надеяться на лучший исход и лишь хотел напоследок собрать ульверов, убедиться, что они живы, а потом либо уйти в лес, либо умереть.
Нет же… Скорее всего, он заставил бы кого-то из нас убить его, чтобы руны не пропали даром, чтобы сделать ульверов еще сильнее.
Я спешно провел рукой по лицу, стирая проступившие слезы.
— Ешь. А я помогу сдержать силу, — повторил Ульвид.
Потом нас вытолкали из дома. Внутри остался только Альрик, Ульвид и Тулле. Мы должны были прогнать людей подальше, чтобы их не затронула вырвавшаяся сила хельта, особенно безрунных.
Долго мы топтались на площади, шугали бриттов. За это время несколько человек меня узнали. С оружием не кидались, но говорили, что изгою тут не место, и что скоро меня прибьют во славу Фомрира. Я уверенно отвечал, что конунг Харальд подтвердил мою невиновность, и что вира за семирунного далеко не маленькая. Один карл спорить не стал, зато побежал к конунговому двору. Докладывать.
В другое время я бы, наверное, не выдержал. Оскорбления были хоть и не смертельными, но обидными, и я бы набил некоторым морды. Но сейчас за моей спиной решалось, выживет Альрик или нет. Да, я особо ничем помочь не мог, пусть так. Зато мог не создавать новых проблем своему хёвдингу. И это было не так-то просто.
Наконец волна ничем не сдерживаемой хельтовой силы прокатилась из дома Ульвида, толкнула в спину, ожгла пламенем. Прокатилась и стихла.
Мы рванули внутрь. Там измотанный, вспотевший и раскрасневшийся Альрик полыхал как полноценный хельт. Ульвид тоже выпустил свою рунную силу, перекрывая его, а Тулле не сводил пустого глаза с Беззащитного.
Теперь наш хёвдинг — настоящий хельт!
И никакой Скирикр отныне нам не страшен.
Эпилог
Бывший мухарибун, все еще стоявший на пороге вторых небес, а ныне проповедник и луч великого Набианора, задумчиво встал у входа в храм Солнца.
После ухода бриттов и нордов Гачай посетил род Сине-белых, но задерживаться надолго не стал. Он записал рассказы малахов об их предках, их богах и обычаях, выслушал множество песен и историй, узнал их видение будущего, а потом распрощался. О своем боге проповедник говорить не стал. Незачем. Если на то будет воля пророка, всегда можно вернуться и обратить дикарей к свету.
