Я накладывал себе в плошку всего и побольше, смеялся над шутками и похвальбой горожан, без продыху подымал рог с элем и ждал. И голова была ясна, как в тот день на Красной площади…
Стоило мне воздать хвалу Фомриру, как мой клич подхватили почти все воины, бывшие там. И я поймал на себе взгляд Скирикра. Он узнал меня и вроде бы обрадовался. Может, устал искать нас по всему Бриттланду и теперь радовался, что нашел?
Харальд же закричал:
— Кто посмел прервать меня?
И приказал привести виновника к нему, но ближайшие воины, что вроде бы бросились схватить, ловко вытолкали меня с площади, закрывая спинами.
Смешно! Казалось, весь город знал, кто первым крикнул «Тебе, Фомрир!». Нашему хирду быстро отыскали пустой дом на южной окраине города, неподалеку от сгоревших улиц на берегу Ум. И люди со всего Сторборга приходили к нам, а точнее ко мне. Они улыбались, хлопали по плечу и говорили, что давно не видели Харальда в такой ярости. Каждый приносил какой-нибудь дар: оружие, отрезы тканей «жене на платье», украшения, серебряную посуду, кости тварей, угощения и выпивку.
Хвала богам, Харальд быстро успокоился и не стал позориться поисками мальчишки, воззвавшего к своим богам. Мне думалось, что это солнечные жрецы отговорили его. Слишком много приверженцев Фомрира в Сторборге, особенно сейчас, после сражения с драуграми.
Альрик всех гостей приветствовал радушно, усаживал за стол, беседовал, расспрашивал о разном — в точности как мой отец. И в точности как отец, хевдинг заставлял меня сидеть рядом с ним, кивать и слушать. Но на этот раз слушать было интереснее.
Хускарлы и хельты, хирдманы и кузнецы, земледельцы и гончары, кожевенники и торговцы… К нам заглядывали разные люди. Всякий раз разговор доходил до конунга и богов. И постепенно я понял, как было дело.
Сначала Харальд не хотел впускать солнечных жрецов в Бриттланд, говорил, что у нас свои боги, и чужих нам не надо. Но иноземцы преподнесли ему богатые дары и предложили выгодные условия для нордских торговцев, если конунг разрешит проповедовать на своих землях всего нескольким жрецам.
— Мы не будем говорить с твоим народом, — убеждали его сарапы, — у вас свои боги, и они сильны. Достаточно посмотреть, как богато и хорошо вы живете. Нет, мы хотим говорить с теми, чьи боги слабы. С рабами. С бриттами. И учение нашего бога будет вам только на пользу, ведь наш бог запрещает получать благодать. Наш бог учит терпению и повиновению. До далеких берегов Ардуанора доходили слухи, что непокорные бритты часто нападают на ваши деревни и хутора. Но если мы приведем их в нашу веру, такого больше не случится!
Харальд вроде бы и соглашался, но и не спешил с ответом. Скорее всего, хотел получить больше диковинных подарков. Да и Мамиров жрец, живущий возле Сторборга, не раз говорил, что люди из жарких песков не принесут добра в Бриттланд, требовал, чтобы конунг гнал прочь и их торговцев, и их жрецов.
А потом случилось то самое восстание бриттов. Харальд, устав от бесконечных воплей и просьб горожан, разрешил строить в Сторборге сольхусы, мол, пусть бритты поклоняются жалкому богу, богу-слабаку. И после этого бритты притихли. То ли норды повырезали всех диких, то ли они сами подохли в лесах.
Сарапские торговцы часто заглядывали к конунгу в гости. Привозили драгоценные шелка для его жены, диковинные кривые мечи с односторонней заточкой для его сыновей, скатные жемчуга для дочерей. Самому конунгу дарили тонконогих сарапских коней, иноземных девок-рабынь, среди которых были и смуглые, и белокожие, и черные как смоль. И каждый раз приводили с собой солнечных жрецов, которые хвалили мудрость и величие Харальда, рассказывали неслыханные истории и даже давали советы по управлению Бриттландом, причем так вкрадчиво и ласково, что конунг и не замечал поучений.
А потом незаметно из дома конунга исчезли старые гобелены с вытканными картинами из жизни наших богов, пропали символы Скирира и Фомрира, да и гонцы к Мамирову жрецу уже не бегали. И на пирах Харальд нет-нет да и заговаривал о том, как надоели ему старые песни и сказы о северных богах.
Перед появлением драугров конунг резко переменился. Посадил рядом с собой солнечных жрецов, и те нашептывали ему неизвестно что; на стену повесил желтый круг, да и на шею надел такой же, стал открыто говорить о боге-Солнце, привечать тех, кто соглашался с ним, и отказывал в радушии ярым приверженцам старой веры. Он так и говорил про наших богов: старая вера. Из-за этого разругался с Вальгардом, основателем рунного дома, со многими хёвдингами, которые всегда поддерживали его, даже со старыми дружинниками.
— Если бы не эти бритоголовые, неужто бы Сторборг не отбил нападение Бездновых мертвецов? — говорили нам. — Неужто бы оставили город?
И сейчас Харальд хочет построить на месте сгоревших домов большой каменный сольхус и отлить для него настоящий золотой шар, чтоб весь город издалека видел, где живет истинный бог. Говорит, что только его милостью был спасен город.
На этом месте гость всегда шарахал кулаком по столу и рычал, что никто не видел солнечных жрецов в битве с драуграми, зато все знают, как погиб Вальгард, как бились и теряли людей вернувшиеся хёвдинги. Те люди, что никогда не преклоняли коленей перед богами, ничего не просили и лишь возносили хвалы Фомриру, благодаря за даруемую силу.
И с каждым рассказом я всё больше убеждался, что все беды Бриттланда из-за солнечных жрецов и их проклятого бога. Как знать, может, именно солнечный жрец навроде Гачая четыре года назад уговорил некоего дикого бритта поднять оружие на всем острове. Что он пообещал? Оружие? Войско? И нападение драугров уж больно им на руку. Так не Гачай ли завершил ритуал? И по всему выходило, что именно он. Больше никто так хорошо не знал Ульвида и его задумку…
— Дранк! — в очередной раз закричали пирующие.
Я присоединил свой голос к общему крику. Прислушался к разговорам поблизости. Рысь яростно доказывал хускарлу напротив, что тот ни в жизни не отличит бритта от норда, если обоих одеть в одинаковую одежду. Хускарл же с пеной у рта кричал, что хоть голыми их поставь, всё равно различит.
— Я этих бриттов… ик… кишкой чую! Слышишь ты, рыжий? Кишкой!
Леофсун потянулся к вороту рубахи, намереваясь ее снять. Неужто решил поспорить? Я дернул его за пояс, усадил на место и сказал, что сверну ему нос на другую сторону, если он не заткнется.
Простодушный напивался молча, и его коровьи глаза постепенно наливались краснотой и злостью. А Аднтрудюр уже столковался с какой-то бабенкой и собирался отлучиться ненадолго. Я указал на Херлифа и знаками пояснил, чтоб шурин захватил его с собой. Аднтрудюру это не больно понравилось, но он послушался. Нашептал чего-то бабенке, та захихикала, покивала и убежала. Аднтрудюр дернул Простодушного, и тот, не особо соображая, что от него хотят, поднялся и пошел на выход.
Рядом завизжала тальхарпа, зазвенели струны арфы, запели дудки. И Стейн, уже раскрывший рот, отвернулся. Хвала… — кого там в таком случае нужно хвалить? — ну, пусть Мамиру, богу судьбы и мудрости.
