А потом мы смотрели, как горит дом, погребая под собой сына Вальдрика, внука Вальгарда. И это были не самые плохие похороны…
Аднтрудюр вернулся с довольной намасленной рожей, да и Простодушный немного оттаял, уже не сверкал глазами на невинные шутки. За высоким столом гости вели себя сдержанно, улыбались, кивали друг другу, а здесь внизу веселье шло вовсю. Кидали надкусанное мясо и спорили, какая собака добежит первой, играли в ножички, кто дольше и быстрее сможет втыкать нож между пальцами левой руки. Щербатый хускарл напротив меня промахнулся, пробил ладонь, пригвоздив ее к столу, и первым же начал хохотать над своей промашкой. Слева, сразу за Стейном, начали орать какую-то песню, заглушая музыку. Справа кто-то кричал:
— Нет, ты видел? Видел, как я его? Он же был во! Головой прям до крыши доставал! А я его р-раз…
Я посмотрел наверх. Отсюда до крыши расстояние выше, чем мачта на Скирикровом корабле, а та мачта — длиннее мачты «Волчары». Мы увели корабль в море и спрятали в бухточке. В суматохе люди конунга не разглядели проходящий мимо Сторборга корабль и не узнали в нем «Сокола». По крайней мере, нас никто не заподозрил. О нашей вражде со Скирикром слышало не так много людей, а те, что знали, либо умерли, либо ушли из Сторборга. Простодушный сказал, что хирдманы Скирикра не особо любили своего хёвдинга и мстить за его смерть не будут. А отец с дедом уже мертвы.
А вскоре до нас дошел слух, что рунный дом сгорел по вине самого Скирикра, мол, он перепил и опрокинул плошку с горящим маслом.
— Кай!
Стейн сел на место Леофсуна, поближе ко мне. А сам Рысь? Я оглянулся и заметил огненно-рыжую голову бритта. Он всё же снял рубаху и теперь бил кулаком по своему тощему животу, что-то доказывая пьяным нордам. Я надеялся, что у него хватит ума не говорить, чьего он рода.
— Кай, я ведь за Альрика что хочешь сделаю! Веришь? — кричал мне в ухо Стейн. — Хоть в Бездну за него, хоть … да хоть куда!
Я постучал рогом по столу, и расторопная рабыня тут же наполнила его густым элем. Затем поднял его повыше и рявкнул:
— Дранк!
— Дранк! — вразнобой повторили мой клич десятки голосов.
И снова эль выплеснулся под стол, окатив мирно дремлющую собаку.
Я ждал.
Глава 12
Пир продолжался. И чем дальше, тем громче и безудержнее веселился народ.
За спиной надрывал горло скальд, но даже я слышал лишь отдельные слова: «...хвала! …воитель! …Харальд!». Поодаль два хускарла решили потягаться в глиме и топтались друг возле друга, ухватившись за пояс противника. Их подбадривали рядом сидящие, стучали кулаками по столу и объясняли, кого и как нужно швырнуть. Серые лохматые псины лаяли и грызлись за кость, пока одному из пирующих это не надоело. Он схватил собак за загривки и вышвырнул из дома.
Теперь уже не только Рысь, но и его собеседники щеголяли голыми торсами, и в отличие от Леофсуна, им было чем похвастать: мощная волосатая грудь, крепкие выпуклые животы, об которые можно не одну оглоблю сломать. Я почесал свое пузо, мало чем отличавшееся от Рысьего: такое же впалое и безволосое.
За высоким столом тоже повеселело. Хёвдинги, дорвавшись до заморских напитков, лили их в бездонные глотки без передыху, и рабыни долго бегали с тяжелыми кувшинами, пока один из хельтов не сжалился и не перетащил пару бочек вплотную к столу. А сам уселся рядом, чтобы черпать вино своим рогом напрямую.
Я ждал. Сейчас рано, никто не услышит мой голос в эдаком шуме.
Альрик то и дело поглядывал в нашу сторону, хмурился, качал головой, наверное, из-за Рыси.
Бум! Бум! Бум!
Один из дружинников Харальда постучал по столу рукоятью ножа. Не сразу, но в зале затихло, хоть некоторые перепившие воины и продолжали вопить: «Чего тихо? Ты на кого орешь? Сам заткнись!».
Поднялся седобородый хельт и провозгласил:
— Все лучшие люди Бриттланда собрались здесь!
— Да! — отозвались пирующие.
— Хотя есть мужи и получше! Сейчас они тоже пируют, но в более высоких и красивых хоромах, за столом еще богаче конунгова, а на почетном месте там сидит сам Фомрир!
— Да!
— Хвала Фомриру!
— Так восславим ушедших братьев!
— Слава! Слава!
— Дранк!
Харальд хмурился, слушая речь старого воина, хватался за золотой круг на шее и даже дернулся встать, но Гачай в ярких желтых одеждах удержал его и что-то посоветовал. У конунга тут же разгладился лоб. Вместо него встал другой человек. Крыс! Тот самый гад, что забрал мой топорик. Я ощупал пояс, но там было пусто. На пиры с оружием не ходят.
— А почему мы славим только мертвых героев? — выкрикнул Крыс.
Меня передернуло от его мерзкого голоса.
— За нашим столом есть и подлинный герой! Тот, без кого бы пал весь Бриттланд! Ньял Кулак!
— Ньял Кулак! Ньял Кулак! Ньял Кулак!
— Поведай нам, — продолжал кричать Крыс, — как ты сразил повелителя драугров? Немногие видели тот славный бой! Немногие выжили! Поведай, как было, чтобы скальды сложили сотни песен об этом подвиге! Чтобы слава твоя разнеслась по всем морям и всем островам!
— Да! Ньял! Расскажи! Давай! Песнь! — орала, рычала и бесновалась пьяная орда.
Медленно поднялся знаменитый сторхельт. Его крупная фигура нависла над конунгом и солнечными жрецами, как гора.
Ньял хлопнул. Громоподобный звук прокатился по всему залу, и с крыши посыпался сухой мох. Замолкли все: пьянчуги, флейты, бодраны и даже псы. Густой красивый голос, достойный скальда, наполнил дом от земляного пола до крыши, и я замер, предвкушая увлекательный рассказ.
— Пришли мы, сталбыть, на площадь. Я и мой брат Хьярвард. И другие хирдманы. Вместе все, сталбыть, пришли. Ну, шли не просто так. Драугры, сталбыть, лезли, и мы их того… А на площади их и того больше. Много, сталбыть. Прям лезут отовсюду. Ну мы их и того… Я булавой машу, Хьярвард мечом. И старик этот, Вальгард, тоже там. Ну и другие хирдманы тоже. И мы, сталбыть, бьемся так, бьемся. Гляжу, а там драугр сильнющий. Хирдманы вкруг него так и валятся. Сталбыть, думаю, вон он, мертвецовый хёвдинг.
И вот так, запинаясь и сталбыкая, Ньял пересказал нам самую главную битву: как погиб Хьярвард, как Вальгард сдерживал драугра-сторхельта, пока Скирикр волок отброшенную булаву Ньяла, как пал и Вальгард.
— Ну, думаю, быть мне, сталбыть, в хирде Фомрира. Ночь пришла. Я один с ним бьюсь. Хельты, сталбыть, тоже скачут, тычут в него, да его не берет их оружие. И булава тяжелеет. Я, сталбыть, как вдарю по драугру своей булавой. Он, сталбыть, в дом врезался. Последний дом там остался. Драугр, сталбыть, встает. Что ему тот дом? А гляжу, бревна-то зашевелились. А потом — раз, и выскочил оттуда еще один. Думал, драугр, ан нет. Измененный! Голова-то человечья, а тулово ну как есть твариное. Руки-ноги по две штуки, а что-то не так. И гнутся всяко, сталбыть, и локтей там много. Стоит, сталбыть, глазенками рыжими лупает. А потом прыг на драугра, лапами своими облепил, как веревками. А драугр-хёвдинг, сталбыть, как заревет. И мертвяки, что еще не сдохли, на него кинулись. Грызут, рвут, рубят. А я чего, думаю, стою? Надо ж бить, пока драугр стоит. Сталбыть, булавой его по сопельнику бью раз, другой, третий. Измененный так и держал драугра, пока не издох. Изгрызли его мертвяки. А дальше легко. Как главный помер, так и остальных, сталбыть, поубивали.
