Шериф лежал под капельницей, серый, полумертвый. На звук открывшейся двери он разлепил веки и чуть скривил губы. На полновесную рожу сил не хватало.
– Здравствуйте, Кристи. Как самочувствие?
– Не мели пустое. Давай к делу. – Голос у шерифа был тише прежнего, но твердый.
Я переместился в угол палаты, от него подальше, и стал смотреть в окно, на больничный дворик. Не хватало, чтобы Кристи разнервничался из-за моей персоны и ему сделалось хуже.
– Я ездил в дом на озере. Поглядеть, как и что.
– И что там?
Я описал, как пытался вспомнить убийцу; правда, умолчал, что швырялся мебелью в секьюрити.
Кристи оживился; даже краски в лице прибавилось.
– Стало быть, ты его видел?
– Выпученные глаза да перекошенный рот – не так много. Тетушка говорила: у вас есть свое мнение.
Кристи задумчиво меня озирал; шевелились густые брови.
– Срок давности истек. Сейчас убийцу не осудят, не посадят…
– Я все равно хочу знать. Он убил мать и отца.
– От твоего знания ничего не изменится.
– Кристи, я прошу вас!
Он вздрогнул от моей вспышки.
– Не ори. Не то тебя выставят. Не тем занят – лучше бы подумал о Кэтрин Ош.
– Мне нечего думать. – Я прижался лбом к стеклу. Во дворике за окном суетилась стайка желтых птиц – клевали насыпанный корм. – Я не убивал ее и не знаю, как это доказать. Кристи, – я обернулся к шерифу, – мне больше не у кого просить помощи. Пожалуйста.
Он устало прикрыл глаза.
– Ладно. Выйду отсюда – и займусь тобой. А пока обещай вот что. Ты не будешь заниматься расследованиями сам, без меня. Больше никакого дома на озере и воспоминаний. Уяснил? И еще: ничего не скажешь Марион. Ни слова о том, что увидел – или придумал – убийцу на пороге спальни. Тебе ясно?
– Понял. Спасибо. Выздоравливайте.
Я убрался из палаты.
Похоже, Кристи знает – или предполагает – имя преступника. Более того, не хочет, чтобы оно стало известно. И Марион не желала, чтобы маленькому Ленни восстановили память. Кого шериф с тетушкой могли покрывать? Тетка-то ладно – она могла бы радеть о любовнике, пусть он хоть трижды убийца ее сестры. Но Кристи? Неужто из любви к ветреной Марион шериф стал бы щадить негодяя? Не верю.
Я перебрал в памяти все, что слышал об убийце. Собаки не взяли его след, затем криминалисты со своим оборудованием тоже не справились. Иными словами, преступник не оставил ни запаха, ни отпечатков на стойке светильника, ни частичек слюны. Будь он в защитном костюме и маске, то да, так бы оно и случилось. Но ведь я вспомнил его выпученные глаза и разинутый в крике рот – значит, маски на лице не было. Тогда что получается? Кто-то уничтожил следы до приезда полиции. Кто – Кристи? Или тетушка Марион?
До того мне стало противно, что я даже думать об этом не стал.
Дома меня встретила перепуганная тетка и очень официальный тип в безупречном костюме. Я с ним столкнулся нос к носу, едва лишь ступил на порог. Бледная Марион маячила в холле у него за спиной.
– Ленвар Техада? – спросил официальный тип.
– К вашим услугам.
– Будьте добры, распишитесь в получении.
Захолодевшими руками я взял письмо в конверте с печатями и коротким текстом внутри: предписание покинуть Территорию-1 в течение двадцати восьми часов.
Глава 4
Поразительна мудрость и гуманность властей. Мне предоставили целых три возможности: вернуться на Вторую Территорию и сдаться, или обзавестись поддельными документами и попытаться покинуть Кристину, либо оставить населенные места и осесть в диких лесах, где не ступала нога человека. Душу грел второй вариант, но кто слепит мне надежный паспорт, который не разоблачат немедленно и сразу? Или, еще хуже, в порту прибытия, где меня повяжут и отошлют в Травен, в объятия господина Око. Не хочу!
– Сволочи… Ну вот же гады, – твердила Марион, всхлипывая и утираясь. – И Кристи не вовремя свалился! Он бы что-нибудь сделал… Да что ж за невезенье-то такое, а? Ленни!
На тетушку было жалко смотреть. Хотя нет, вру. Даже с покрасневшим носом и припухшими глазами, Марион была несказанно хороша. В светлом платье с накинутым на голову капюшоном, в сиянии голубых топазов, она сидела в своей роскошной гостиной воплощением отчаяния и скорби. Сознаюсь, являться источником этой скорби было по-своему приятно.
– Милая тетя, – я пристроился возле Марион на парапете маленького бассейна; в воде испуганно метнулись рыбки. – Вы самая чудная тетушка на свете.
– Ты не понимаешь, – произнесла она, не подымая глаз. – Лен. Ленни. Ленвар. – Она вздрогнула, как от холода, и стиснула руки. – Я столько лет любила его… твоего отца – и вот снова. Ты опять уедешь. Лен, я знаю, что не должна… ничего не должна… Но я так мечтала, чтоб ты остался!
При всем своем нахальстве, я смутился. Теткина рука обвила меня за пояс.
– Я так ждала, что ты приедешь. Ночами молилась, чтобы вернулся. Я знала, верила… Лен. Ленвар.
Она выговаривала имя, полузакрыв глаза, наслаждаясь каждым звуком. Голова ее приникла к моему плечу, капюшон соскользнул, открыв темные локоны, из-под которых заблистали голубые топазы на шее.
– Ты ничего не знаешь, – переливался, звенел серебряный голос. – Тот витраж наверху – твой портрет. Я приходила, говорила с ним, даже плакала. Лен, ты – такое чудо, для которого не придумано слов. Каждый твой взгляд, прикосновение – это волшебная сказка. Теплый свет глаз согревает душу, смягчает сердце. Мой Ленвар, мой милый Лен…
Ласковое слово и кошке приятно. Марион выпевала признание за признанием, прижавшись щекой мне к груди, а я целовал ее волосы и шею, и в моих поцелуях давно не осталось родственного чувства. В общем, голову я напрочь потерял.
Нет, господа, ошибаетесь. Закончилось это совсем не так, как вы полагаете.
– Я не должна тебе говорить, – мурлыкала тетушка, – чего-то требовать в ответ. Но я тебя спасла, это правда… Мой Лен, мой чудесный Ленни… золотой солнечный зайчик.
«Солнечный зайчик». Эти слова меня вмиг отрезвили. Вспомнился Травен, садисты-зырки, начальник тюрьмы господин Око.
– Вы меня спасли? – переспросил я, насторожившись. – От чего?
– Я не позволила после убийства восстановить тебе память. Согласна: я для тебя стара, да и глупо требовать благодарности сейчас, через столько лет… То есть, вовсе не глупо… Лен, я так долго ждала, я знала, что ты однажды вернешься. И вот теперь выставляю счет.
«Спасла», «благодарность», «счет». Какой еще счет?
– Тетя, нельзя ли облечь в конкретные слова, что именно я вам должен?
Сказка оборвалась. Марион вывернулась из моих объятий.
