Вернулся Леон – с малюсенькой фляжечкой. На сиденье плюхнулся, отдувается. Глаза блестят, румянец во всю щеку играет; сам уже принял на грудь. Протягивает мне пузырек:
– Пей. Много не даю.
– Жадоба, – уязвил я его и глотнул.
Боги! Бес Солнечного Зайца! Без яхты чуть на орбиту не вышел. Пилот ржет – забавно ему.
Зато и мне через пару минут стало море по колено. По трапу забрался – как на балкон к любимой женщине запрыгнул, никакого излучения не ощутил. И Леон следом, тоже довольный донельзя.
В рубку ввалились развеселые. Леон вызвал по сверхсвязи Кристину, дождался, когда Герман Максвелл откликнется, и меня в бок толкает: говори, мол. А я не могу. Смех напал – спасу нет. Еле-еле с собой справился и сумел Германа поприветствовать.
– Техада! Наконец-то. – У него явно камень с души свалился. – Как вы там?
– За-амечательно. П-первый сорт. Через два дня преступлю… приступлю выполнять задание.
Он почуял неладное.
– Техада, в чем дело? Вы больны?
– Пьян немножко, – сознался я. – Мы отмечали прибытие.
– Что-о?! – взревел он. – Кто позволил?! – И пошел, и пошел. Где только эдаких слов-то набрался?
Мы с Леоном переглянулись в недоумении, плечами пожали. Кто знал, что принять три капли на Изабелле окажется страшным злом? Насчет выпивки инструкций не было.
Герман выговорился, остыл. Извинился за несдержанность и осведомился:
– Техада, у вас были инциденты с пилотом?
Леон молчит, лицо закаменело.
– Бог миловал, – отвечаю.
– Странно. А мне с его слов показалось…
– Вам показалось. – И, чтобы увести мысли «сурпуга» в сторону, спрашиваю: – Герман, почему нам пить-то нельзя?
Он смутился, помычал невнятное. Затем неохотно сообщил:
– Пилоту можно. А вам, Техада, я бы не советовал – вам камни собирать.
Мои способности от пьянки не зависят, да и не в них как будто дело. Ну, думаю, черт с тобой, своим умом дойду. А Герман продолжает, и тон взял командный:
– Приказ пилоту – немедленно покинуть Изабеллу. А вы, Техада, завтра приступаете к своим обязанностям и с каждого Приюта докладываете. Все ясно?
Меня зло взяло. Какого лешего он распоряжается? Бес Солнечного Зайца проснулся и запрядал ушами.
– Ты, – говорю, – миллионерский сукин сын. Я доложусь, когда сочту нужным и когда это тебя коснется. Мое дело – собирать камни согласно уговору, а не на брюхе расстилаться перед всякими… – тут я сдержался. – Конец связи!
Леон одобрительно хмыкнул.
– Я еще с теткой хочу пообщаться, – сделал я заказ.
– Воображаешь, будто Максвелл оплатит твой разговор?
– Ты оплатишь, – заявил я уверенно. – Ведь я не нажаловался.
Через пару минут в рубке зазвенел-засеребрился голосок моей тетушки:
– Ленни! Чудо мое, ты откуда?
– С Изабеллы. Как у вас дела? Облава на меня продолжается?
Марион хихикнула.
– Ты драпанул, не разобравшись, а тут оказалось совсем другое. Те господа, которые тебя напугали, – из организации «Новая ветвь-23»; это по части паранормальных способностей. Кристи расстарался: позвонил им, взбудоражил, и они думали взять тебя под защиту. Приехали, а птичка упорхнула! Жаль, ты с ними не познакомился – милейшие люди.
– Вот как? Я прямо расстроен. Тетушка, передайте Кристи мою благодарность… Конец связи! – крикнул я, вскакивая из кресла: надо мной грозовой тучей навис Леон.
Гляжу – у него морда белая, и кулаки сжимаются. Подался я прочь, да рубка маленькая, далеко не убежишь.
– Эй, Звездный Брат, ты чего?
Он надвигается, как тяжелый танк. Конец нашей дружбе: корпус яхты экранирует влияние Изабеллы, и пилот снова готов меня растерзать. Я принял боевую стойку, а сам увещеваю:
– Леон, опомнись. Приказано улетать, а ты драться затеял!
Пилот молчит, а я примериваюсь, как сподручней положить его в первом броске; на долгую схватку сил моих явно не хватит. Заметил: у него губа прокушена, и по подбородку красная струйка вьется. Ну!..
Я вдохнул – а он шасть мимо да в дверь. Выскочил как ошпаренный – и вон из яхты. Я сломя голову за ним: в вездеход надо успеть, не пешком же сквозь ту незримую смерть пробираться. Но он, конечно, вперед меня в машине оказался, дверцу захлопнул и газанул. А я на трапе остался. Чуть было вниз головой не опрокинулся, да вцепился мертвой хваткой в поручень и на нем повис. И – темнота.
Очнулся в салоне вездехода. Лазаретом пахнет. Рядом Леон – подбородок в засохшей крови.
– Очухался? – спрашивает. – Давай, бесовское отродье, я тебя разом прикончу?
– Зачем?
Тут мой пилот взорвался – и как заорет:
– Да ты, Заяц сучий Солнечный, понимаешь, что с людьми творишь, или нет?! Какого черта превращаешь их в дьяволов?! Сам говорил – все кидаются! С какой стати мы должны… не знаю… бешеными зверьми становиться? Из-за тебя как с цепи сорвавшись!
– А что мне делать? Топиться?
– Топиться, раз ничего другого не умеешь!
Леон высосал из своей фляжки последние капли и в сердцах пустую отбросил.
– Сволочь ты распоследняя. Дважды меня чуть не сделал убийцей. И то мало показалось. Я, можно сказать, подвиг совершил: с борта убрался и шею тебе не свернул – а ты на трапе акробатические номера выделываешь.
– Свалился?
– Если бы! Так прицепился – не оторвать. Дохлый, а висишь.
– Правда, что ли? Впрямь дохлый?
– Клиническая смерть в течение семи минут. В толк не возьму, почему не идиотом ожил… Хоть ты и так идиот форменный. – Посопел он, смягчился. – Ладно, сам ты – мальчишка, не соображаешь. Но родители-то куда смотрят?
– А никуда. Нет у меня родителей.
Вскинул Леон глаза – и что-то у него в лице мелькнуло, что-то он про меня понял, о чем я сам не догадывался. Но промолчал.
Еще сутки он меня на Первом Приюте выхаживал, а назавтра собрался улетать. Пришел к вездеходу, а там я сижу.
– Никак тоже стартовать намылился?
– Ты, Звездный Брат, меня до космодрома прокатишь. Любопытно мне то место вокруг яхты, надо его прощупать.
Поехали. Я так рассудил: коли на другой день после драки Леон к яхте прорваться не смог, а на третий сумел, то чем дальше, тем будет легче. Если же нет, я соваться не буду.
Добрались до космодрома. Светило солнце, поблескивала боками изящная небольшая яхта, серовато-коричневое плато казалось мягким, как мышиная шкурка. Леон остановил вездеход в тени своего корабля и, не глядя на меня, заговорил:
