– Кто это? – повторила она.
– Признаюсь, я тоже его заметил. – Чейк прищурился, вглядываясь в изображение со своего места. – Один из приближенных хозяина. Любопытное лицо, верно?
– По-моему, я его где-то видела…
– Конечно. Рекламу по видео смотрите?
– Нет. Не люблю.
– Там мелькает парень, очень похожий на этого, рекламирует туристское снаряжение. Моя супруга от него млеет. Не поленитесь однажды посмотреть – может, он вам покажется интересней вашего жиголо?
– Но этот – отвратный, – объявила Мишель, ежась. – По-своему притягательный, но взгляд так и жжет. Думаю, он страшный человек.
– Наверное, – согласился Чейк. – Я бы добавил, вся их компания не ахти.
Мишель проглядела оставшиеся три снимка. От двух гадливо поморщилась, а третий ее потряс. Тони был один. Он стоял у цветущего куста, стиснув в руках скрученную жгутом сиреневую рубашку. Заходящее солнце подкрасило красной медью его лицо и плечи, глаза были полузакрыты, брови страдальчески изогнуты – и во всем его облике читалась такая душевная мука, что у Мишель навернулись слезы. Забывшись, она провела по карточке мизинцем, словно пытаясь этим прикосновением утешить Тони и как-то его поддержать.
– Жалеете, да? Ну, пожалейте еще. – Чейк подтолкнул к Мишель второй конверт.
Она почти не глядя перебрала снимки. Детектив не скрываясь наблюдал, но не проронил ни слова. Мишель то обдавал душный жар, то окатывал холод, по телу ползли капли пота, и начала бить дрожь. Неужели такое может нравиться? Непостижимо. Мишель окончательно уверилась, что ничегошеньки не смыслит в жизни.
Убрав снимки обратно в конверт, она посидела, ошеломленно помаргивая. Пришла в себя.
– Вы обещали дать совет.
Чейк с недовольным видом постучал кончиками пальцев по ладони.
– Мадам Вийон, у вас есть родные, друзья?
– Отец оставил нас, когда мама заболела. Она умерла восемь лет назад. – Мишель подумала, что детектив наверняка это сам про нее знает, и добавила: – У меня есть племянница и подруга.
– Вы с ними не делились?
– Нет, конечно.
– Мадам Вийон, бросьте это дело, – веско проговорил мудрый волк.
– Я не могу оставить Тони одного с этим кошмаром, – запальчиво возразила Мишель.
– Ни черта вашему Тони не сделается, – тоже вспылил детектив. – А вот вы скоро заплачете от жалости к себе самой. Не связывайтесь, повторяю я вам! Забудьте его.
– Не могу. Не хочу.
– Ох, Боже… Ладно. Самое умное – подождать до двадцать шестого числа, когда закончатся праздники. Тогда посмотрите, во что превратится ваш расчудесный жиголо и что там останется от человека.
– А если я не желаю, чтобы он превращался? Не хочу, чтобы его сломали?
– Мадам Вийон, это первый мужчина в вашей жизни?
Мишель смутилась, однако заставила себя прямо взглянуть Чейку в глаза.
– Не первый. Но Тони – поразительно тонкий и понимающий. Я таких до него не встречала. Он замечательный…
– Тонкие и замечательные не идут в жиголо, – оборвал Чейк. – Однако допустим, что вы не ошиблись. Повторяю: всего лишь допустим. – Мудрый волк помолчал и с неохотой добавил: – Он вам про себя наврал с три короба. В жиголо он подался вовсе не два месяца назад, а от силы дней десять. И криминального прошлого нет и в помине.
– Я знала! Чувствовала, что он лжет! – От радости Мишель хотелось запрыгать.
– К сожалению, я не сумел докопаться, что именно ваш друг скрывает. Прежде всего, неясно, за каким чертом его понесло в эту фирму. Он был нормальный парень, безо всяких склонностей к эдаким фокусам.
– Вот видите! – радовалась Мишель.
Детектив покачал головой.
– Ничего не вижу, мадам. Ничего утешительного. Я выискал в его биографии одну-единственную странность: ваш друг всерьез интересовался паранормальными способностями, экстрасенсами и прочей чепухой. Искал связь между творчеством и ясновидением, полагал, что дар художественного изображения лежит в одной плоскости с экстрасенсорным восприятием окружающего мира… Ну, и прочие интеллигентские заскоки; вообще-то он парень неглупый, в духовном поиске. Однако это не объясняет, с какой стати ему понадобилось заделаться жиголо. – Чейк помолчал, недовольно поджав губы. – Я вам больше скажу: непонятно, каким ужом он вполз в «Морской ветер»… почему его туда взяли. – Детектив поймал озадаченный взгляд Мишель и пояснил: – Не тот типаж. Жиголо-профи – это скорее смазливый красавчик… женоподобный юнец, от которого млеют матерые гомики. А тут, извините, и рядом не лежало.
Мишель подумала. Чейк прав: Тони весьма обаятелен, но чисто по-мужски.
– То есть, он не настоящий жиголо?
– Судя по картинкам, настоящее некуда. Но если вдуматься, история кажется странной. – Чейк поднялся. – С вашего позволения, мне пора. Всего хорошего, мадам Вийон. Когда понадобится помощь, обращайтесь.
Детектив уехал, оставив Мишель наедине со снимками. Внезапно она почувствовала себя так, словно совершила подлость. Ей нельзя было этого знать. Она не имела права.
Сжечь, решила она. Всю эту гадость – немедленно в огонь. Не в обжиговую печь, а в настоящее пламя: пусть в нем сгорят все те ужасные люди. Вместе с их голыми девками.
Мишель набрала ненужной бумаги и устроилась за домом, со стороны сопок, где ее не могли увидеть соседи. Снимок за снимком она скармливала желтым горячим язычкам. Огонь принимал подношение и не спеша поглощал его, торжествуя над черными сморщенными скелетиками. Лишь один снимок Мишель не отдала. Это был Тони с сиреневым жгутом в руках, несчастный, отчаявшийся. Единственный снимок, где он настоящий, вне роли. Мишель подержала его на ладони. Это – мое. Растоптав кучку пепла, она вернулась в дом. Этого Тони я не отдам…
В половине двенадцатого она вызвала номер, который добыл Чейк; Тони уже должен был возвратиться домой. Отозвался автоответчик; Мишель испугалась и сбросила вызов.
Поразмыслив, нажала кнопку повторного вызова. Тони прослушает запись, это главное. Тем более, что автомат отвечал его голосом:
– Здравствуйте. Я не могу сейчас с вами поговорить. После сигнала оставьте, пожалуйста, свое сообщение.
Едва дыша, Мишель дождалась гудка.
– Добрый вечер, – начала она сдавленным, чужим голосом. – Это Мишель Вийон. Тони, ради Бога, извините мою наглость… Я хотела сказать, что… – она запиналась и ненавидела себя за это. – Я думаю о вас… все время… Очень хорошо, что вы есть. Спокойной ночи. – Она положила трубку и перевела дух. Тони все понимает; он должен расслышать в бессвязном лепете ее чувства.
Она подперла рукой тяжелую голову. А скажи, Мишелька, честно: какие такие чувства ты вкладываешь в свою суету? Что это – бескорыстная забота? Сочувствие? Жалость? Не врешь ли ты, Мишель Вийон? Не думаешь ли урвать что-то самой себе?
