Спустя четверть часа Крокодавы и Майк покинули Десятый Приют. Минут через десять с крыльца сбежала Мишель и направилась следом. Уже второй раз у нее отнимают человека, который ей дорог. Дорог несмотря ни на что – вопреки увещеваниям Майка, страху перед демоном, стыду перед погибшим Тони. Мишель поклялась не подходить к Элану и пока не знала, что ей с этой клятвой делать, однако была убеждена, что в конце концов все образуется. Сломить сопротивление Майка не так трудно, как ему кажется, а уж Элан… Тигреро воображает, будто раз он демон, рядом с версаной ему места не найдется, – разубедить его не составит труда. Если только с ним ничего не случилось, если Мишель найдет его в живых… Она шла по тропе, сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом.
…Шагая прочь от Девятого Приюта, Элан сознавал, что до Десятого может не добраться. И все же это лучше, чем выслушивать упреки Крокодавов и насмешки Тамары, лучше, чем принимать помощь Майка, забирая у него жизнь. Если ты проводник, веди свою группу как положено; если нет… значит, твоя судьба – лежать на тропе.
Километр за километром он продвигался вперед. Спасибо версану – ноги держали неплохо. Элан остыл, задавил обиду. Крокодавы не хотели его оскорбить – это все Приют, который втихомолку ярится, отравляет своей злобой. Надо поскорее увести с него людей. Не вернуться ли прямо сейчас? Не то, глядишь, до вечера перегрызутся. Ладно, пройдем еще четыре километра – помнится, там сложный участок пути – и повернем обратно.
Началась морена. Широкая полоса серых камней – от громадных валунов до мелких обломков, в беспорядке наваленных сползавшим в незапамятные времена ледником. Элан по-мальчишески любил морену, ему нравилось, что она требует от человека изрядной ловкости. Птицей перелетать с камня на камень – отличная забава. Сегодня, разумеется, прыгать не стал: случись что – версана рядом нет. Он неторопливо пробирался вдоль поросшего соснами отлогого склона; меж деревьев зеленел редкий кустарник.
Что это? Будто камень трепыхается. И впрямь: в щель между обломками породы угодила птица. Замерла, снова забилась – беспомощный взъерошенный комок. Элан стал на колени и выудил бедолагу из щели, положил на ладонь. Птаха завалилась на бок и смотрела на него немигающим черным глазом. Затем приподнялась, вспорхнула – и тут же упала на камень. Элан нахмурился, глядя, как она елозит крылышками по валуну. Что с ней? Это не подранок – все перышки целы, ни одного помятого. Странно.
Он огляделся. Батюшки мои! Вон вторая пичуга барахтается, хочет перевалить через выступающий из земли корень, а вон третья. Что за напасть? Элан сошел с морены и углубился в лесок. Кое-где птицы на кустах клевали ягоды, а некоторые валялись на земле, будто пьяные. Внезапно он понял. По лицу неудержимо расползлась довольная ухмылка. Пичуги же и впрямь пьяным пьяны! Сейчас тигреро тоже приобщится. А группа подождет.
Элан сорвал с ветки бледно-розовую ягоду, понюхал, осторожно попробовал. Явно недозрелая, кислая. Однако на внутренней стороне губ она отозвалась теплом и пощипываньем – в соке присутствовал спирт. То самое, чего так не хватает на Приютах; досадный недосмотр организаторов путешествия.
Он прошелся по лесочку вдоль тропы, убедился, что ягод здесь мало, да и те не ахти. Тогда Элан двинулся вглубь. Вдруг найдется месторождение получше? И он нашел.
Поднявшись по склону шагов на сто, тигреро обнаружил солнечный овражек, заросший ягодником. Правда, здесь и птиц была тьма тьмущая – усыпанные ими ветки так и раскачивались. Заложив в рот два пальца, Элан резким свистом поднял их на крыло; в воздухе стало серо от взмывшей тучи. Птицы с криками заметались, многие попадали наземь, а тигреро спрыгнул в бесплатную пивнушку.
Кисло-сладкие ягоды восхитительно пощипывали и согревали, по телу будто растекался бальзам. Элан повесил рюкзак на сук и вплотную занялся сбором урожая. Голова чуть кружилась, как от сильного радостного волнения, в ногах появилась пружинящая легкость; казалось, стоит захотеть – и оторвешься от земли, поплывешь над нагретыми солнцем кустами. Он жмурился в сладком довольстве, точно разомлевший кот, и разве что не мурлыкал.
Затем вспомнил про Майка. Надо и для него насобирать, пока не окосел; то-то версан обрадуется. Элан добрался до рюкзака, сковырнул его вниз, с трудом извлек пластиковый пакет, в который у него были сложены рубашки. Вытряхнул содержимое, комом запихал обратно в рюкзак и с большим тщанием снова водрузил его на сук. Теперь постараемся взять себя в руки и изобразить трезвого сборщика ягод.
Ему было смешно от собственной неловкости. Вот же нарезался! Тигреро сломал пару прутьев, свернул в кольца и сунул в мешок – сделал твердый каркас, чтобы ягоды не помялись. Затем, прикусив от напряжения губу, принялся собирать винные шарики, старательно очищая их от охочих до угощения муравьев. Элан обязан Майку жизнью – а долг платежом красен. На этих чертовых Приютах даже нечем залить свои горести. Он усмехнулся. Стрессы надо снимать не спиртным, но с тех пор, как Майк поцапался с Тамарой, она его к себе не подпускает. Ну и дура баба.
Свистом отгоняя пытающихся возобновить пиршество птиц, он ползал по ягоднику и усердно трудился. Мешок отяжелел; тут с лихвой хватит не только Майку, но и всем остальным. Великодушный версан никого не обнесет. Элан упаковал мешок в рюкзак, посидел на земле, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Блаженство. Однако земля под ногами ненадежна, и сосны плывут в хороводе. Не хватало ноги переломать по пьяному делу. Пожалуй, не стоит торопиться в дорогу, а лучше завалиться на солнышке да немного вздремнуть.
Он растянулся на мху и закрыл глаза. Хорошо-то как, кто бы знал. Изабелла качала его в объятиях, ласкала невесомыми лапами, дарила нежные призрачные поцелуи. Перед внутренним взором поплыли смутные образы; потом он увидел Тамару – ее рыжие русалочьи кудри струились, как вода в ручье. Колдунья призывно улыбалась, между ярких губ влажно блестели жемчужные зубки, но смотрела она мимо тигреро, на Майка. Элан отогнал видение, потому что хотел увидеть Мишель, но вместо версаны явилась писателька. Размытые голубые глаза были широко распахнуты, в них стоял испуг. Элан понимающе улыбнулся – пока не зажило ободранное лицо, Лене он физически неприятен. Вот и славно: по крайней мере, писателька не смотрит на него с влюбленностью и тоской, от которой по коже ползут холодные змеи. Однако хочется увидеть Мишель.
Версана не пришла, вместо нее появился Крокодав, с укоризной покачал головой: что ж ты, тигреро? Надрался и завалился дрыхнуть? А я-то на тебя понадеялся.
Элан прогнал Крокодава, повернулся на другой бок. Позвал Мишель, но почему-то явился Слеток – такой, каким Элан видел его на снимке: полуголый, измученный. И со снайперской винтовкой в руках. Он поднял винтовку и прицелился Элану в голову, и сказал, что не позволит демону приблизиться к Мишель. Элан ответил, что сам не дурак и не причинит ей зла. «Ты не понимаешь самого главного», – сказал Слеток и опустил ствол пониже, целя в сердце. «Не стреляй, – попросил Элан. – Я несколько секунд владел сознанием Мишель, заставил ее стремиться на Изабеллу. Я не знаю, что будет, если меня убить». Пораженный, Слеток чуть не выронил винтовку, затем отвернулся и побрел прочь, а Элан глядел ему вслед, на светлые волосы и загорелую спину, пока он не исчез. А Мишель так и не появилась.
