– Ложечку за Элана, ложечку за Майка, – приговаривал он с неистребимым добродушием, несмотря на ее возмущенные вопли. – Уж будь любезна: тигреро велел есть…
Изловчившись, колдунья поддала ложку, ягоды разлетелись во все стороны. На ковре заалели мокрые кляксы.
– Отвяжись, изверг!
С видом ласковой укоризны Майк снова зачерпнул снадобья.
– Ну пожалуйста, мадам Милован. Хоть ягодку. Не то вон Мишель пришла и все съест.
– Мишель вина не пьет и ягод не ест, – отозвалась версана.
Напрасно Майк позволяет себе вольности: колдунья – баба стервозная, ему ой как отольется.
В холл вошел Элан, глянул на спектакль.
– Тамара, я просил всех поесть ягод. Алкоголь снимает стрессы и помогает противостоять излучению Изабеллы. Иначе вы не сумеете выйти из ущелья, – объяснил он с обычной сдержанностью.
– Отвяжитесь от меня!!! – завизжала Тамара, хватила ноготками Майка по лицу.
Версан дернул головой, царапины налились кровью. Элан расстегнул кобуру, достал ракетницу.
– Майк, отпусти. Тамара, – повторил он отчетливо, – я сказал всем поесть ягод.
Она вскочила с колен версана, надменно выпрямилась.
– Не хочу!
Тигреро выстрелил. Ракета ударилась о стекло, отскочила на пол, зашипела, пылая желтым огнем. Элан направил ствол Тамаре в лицо.
– Три ложки. Полных. Быстро.
Она зачерпнула ягод. Отправила в рот. Проглотила. Вторую ложку; третью. Зачерпнула четвертую.
– Остановись, – посоветовал Борис, обнимая Лену; писателька больше не смеялась.
Ягоды полетели Элану в лицо. Он уклонился, и ковер испестрили новые кляксы.
– Благодарю вас; теперь соберите вещи, и через две минуты уходим. – Элан взял со стола мешок и чистую ложку, повернулся к Мишель. – Будьте добры.
– Не надо. Я и так пройду; и буду слушаться.
Тигреро протянул мешок.
– Я вас прошу. За мое здоровье, – промолвил он серьезно.
Мишель уступила. В конце концов, она уже пробовала винные ягоды, и на тропе от них ничего не сделалось. Версана съела свою порцию ягод и подняла взгляд. В измученных глазах тигреро таилась нежность. И тревога. И что-то еще, чему она не сумела дать названия. Ей захотелось прильнуть к нему, обнять за шею, благодарно уткнуться лицом в плечо. Защитник. Она улыбнулась и вернула Элану мешок.
– Изверги, – фыркнула Тамара, возвращаясь с сумкой на плече. – Издеваются, как хотят. Ну, пошли, что ли?
И они пошли.
На Одиннадцатом Приюте Элан сделал двухчасовой привал и повел группу дальше; на Двенадцатом заночевали. Назавтра снова двойной переход, и когда в сумерках дотащились до Четырнадцатого, Лена зашмыгала носом и сквозь слезы заявила, что дальше не пойдет.
– А я вас никуда и не веду, – Элан отпер дверь и запустил систему жизнеобеспечения. В доме зажегся свет. – Будете жить здесь. – Он обвел рукой просторную площадку, высокие уступы, поросшие редкими деревьями.
На Четырнадцатом Приюте очень красиво и вольготно. Стоишь высоко-высоко, один на один с небом, и у твоих ног простерся весь мир.
– Хочет ли кто-нибудь, чтобы я оставил вас и ушел дальше? – осведомился тигреро.
– Нет, – быстро ответила Лена.
Борис обиделся, но смолчал. Тамара метнула на брата язвительный взгляд, передернула плечами и первая вошла в дом.
На Четырнадцатом было хорошо. Изабелла не проявляла недовольства, были тиха и благожелательна. Прошлых событий вслух не обсуждали, а как будто превратились в обычных людей на отдыхе, у которых впереди много ничем не занятого времени. Неделя, две, от силы три. Придет яхта, и не добравшуюся до космодрома группу начнут искать. И увезут домой.
Да, на Четырнадцатом была благодать. Элан ходил успокоенный; Мишель держалась рядом с ним, купаясь в его молчаливой нежности. Лена с Борисом открыли для себя друг друга и сияли от счастья.
Писателька снова взялась за компьютер и ревностно трудилась над романом. Она никого не подпускала смотреть, но при этом казалась очень довольна собой. Майк уверял, что Борис раздвинул для нее горизонты и теперь Лена разбирается, о чем идет речь в ее собственных опусах. Как-то раз версан вздумал поглядеть текст на экране, чтобы проверить свои догадки, но писателька озлилась и с криком его прогнала, и Майк оставил ее в покое.
При пылкой страсти Лены и художника, было странно видеть ее отношение к Элану. Она подолгу следила за ним издали, и в размытых глазах читался интерес и непонятная тоска. То ли она его по-прежнему любила, несмотря на бурные утехи с Борисом? Мишель слегка ей сочувствовала и в душе подсмеивалась: пристальные писателькины взгляды выводили Элана из себя, он принимался стряхивать невидимых змей и старался поскорее уйти.
А Майка Мишель жалела по-настоящему. Разумеется, Тамара не простила ему кормления винными ягодами и отыгрывалась изобретательно и коварно. Версан стоически сносил ее выходки, не теряя надежды помириться, а колдунья расходилась все пуще. С улыбкой и лукавым прищуром темных очей она его подкалывала, подкусывала, поддразнивала и всячески изводила, и не было с ней никакого сладу. Мишель не переставала удивляться: зачем мучить хорошего парня, если можно его просто любить? Она задала бы Тамаре отменную трепку, но ссоры на Приюте были запрещены.
Первым не выдержал этого издевательства Элан.
Несмотря на ядреный вечерний холодок, ужинали, по обычаю, у костра. Лена с Борисом прильнули друг к другу на своем бревне, версаны, не нарушая традиций, – на своем. Тамара восседала в одиночестве, и напротив нее оказался тигреро. Колдунья шельмовски поблескивала глазами, поглядывала на Майка. Должен же он в конце концов сообразить, что от него требуется: стать на колени, принародно покаяться и принародно же испросить прощения.
И вот Тамара в очередной раз пустилась в рассуждения о бросившей Майка жене. И прошлась так зло и обидно, что версан отставил тарелку с чудеснейшим мясом, понурился и лишь цедил сок из бокала. Мишель едва посмела глянуть ему в лицо, боясь заметить в глазах влажный блеск. Не увидела. Однако Элан взъярился.
– Тамара, – начал он вежливо, – я прошу вас оставить эту тему. Изабелла чутко откликается на всякое зло.
Колдунья довольно улыбнулась: проняло.
– Разве правда бывает злой? – отозвалась она. – Я только…
– Я вам сказал, – резко оборвал Элан, – придержите язык.
– Не грубите. Еще не хватало!
– Сестрица, помолчала б ты, – вступил Борис. – Я устал слушать.
– Никто не заставляет уши растопыривать. Я беседую с Майком. Просто хочу напомнить, что впредь ему следует с меньшим апломбом подходить к женщинам. Не стоит так уж надеяться на собственные мужские достоинства.
Версан поднялся, собираясь уйти от костра.
