У Элана язык отнялся.
– Что? – вымолвил он, опомнившись. – С кем?
– С Леной!
– С кем, с кем?
– С писателькой.
– Кто вам наболтал такую чушь? – Тигреро затрясся от неодолимого смеха.
Насупившись, она смотрела, как он смеется. И вдруг оттаяла, глаза посветлели.
– Нет?
Элан замахал на нее рукой, с трудом подавил веселье.
– Дичь какая. С чего вы взяли?
– Она сказала…
И правда, на втором привале Лена с Мишель уединились и о чем-то шептались несколько минут. Версана после разговора казалась грустна, но Элан не придал тому особого значения – мало ли, какие у них женские секреты.
На кой черт писательке понадобилось молоть языком? Положим, девица с комплексами; ей приспичило похвастать, будто переспала с тигреро. Но не настолько же умом слаба, чтобы не понимать: слух может докатиться до Бориса. Зачем набиваться на скандал?
Вопрос не стоит того, чтобы ломать голову, решил он. Безмятежный вечер опять налился золотистым светом. Элан открыл рот, намереваясь вновь заговорить о главном, – но тут над лугом пронесся внезапный гром, откатился эхом от стены деревьев.
Элан ринулся к Приюту. Над домом плыл слой желтого тумана, и пронзив его, качался громадный горный джинн, махал белыми рукавами; на земле маленьким солнцем полыхал костер. Рядом стояли Лена с Борисом, Майк и Тамара. Колдунья переоделась в роскошное платье – длинное, алое, оно колыхалось, переливалось огненными блестками. Сердце оборвалось: Тамара в огне!
– Назад! – вне себя, закричал Элан на бегу. – Отойдите прочь!
Испуганной мышью кинулась в сторону Лена, перепрыгнула через бревно; шагнули от костра мужчины. Тамара же, веселая, счастливая, обернулась, откликнулась своим мощным колокольным голосом:
– Я не колдую!
Джинн осыпался сверкающей пылью, окутал Тамару переливчатым облаком. Ее алое платье пылало огнем, на нем плясал свет костра.
– Назад!
Элан сделал отчаянный прыжок, надеясь поймать, уберечь, спасти. Ноги попали на гладкое бревно, он поскользнулся, сорвался, покатился по земле.
А Тамара вдруг вскинула руки, повернулась в танцевальном па и порхнула к костру. Обольстительно выгнулась, ее русалочьи волосы пролились в огонь, подхватили пламя – и колдунья рухнула в маленькое жестокое солнце.
Завизжала Лена, закричала подбежавшая Мишель. Тамара выкатилась из костра, на нее упал Майк, чтобы своим телом загасить огонь. Гасить было нечего – королевское платье мгновенно сгорело, оставив голое опаленное тело. Версан вскочил, стянул с себя куртку, набросил на Тамару. И наконец страшно закричал Борис.
Глава 7
Пузырька с порошком-анестетиком хватило ненамного. Элан присыпал обожженное Тамарино лицо, грудь, живот – там, где кожа пострадала меньше. Чтобы посыпать руки, порошка уже не осталось; а обрабатывать обугленную спину вообще не имело смысла…
Он прикрыл Тамару простыней. Застывший у стены, сгорбившийся Майк поднял голову.
– Когда придет в себя – что будет?
Элан не узнал его голоса: точно зашелестели сухие листья.
– Будет мучиться. – Он проглотил ком в горле. – Может быть, долго.
Майк оторвался от стены. Как пьяный, качнулся к столу, на котором стояла аптечка.
– Что у нас есть?
– Ничего, – горько вымолвил Элан. – Снотворное; две ампулы.
– Иди, – Майк кивнул на дверь.
Элан медлил.
– Да уйди же!
Он вышел, невольно сутулясь. Опять – не уберег. Не удержал, не отогнал, не спас.
Ну кто ее надоумил швырять колдовское хозяйство в костер?!
В коридоре топтался Борис – лицо пепельное, рыжие вихры прилипли к мокрому лбу. Он с надеждой подался к тигреро:
– Выживет?
Элану хотелось заорать и вмазать художнику в челюсть, но он тихо ответил:
– Здесь – нет.
– А где?
– В больнице. Или если б мы вызвали космоспасателей… Нет тут больницы! – взорвался тигреро. – И спасателей нет! Понятно?! – он сгреб художника за грудки и затряс. Опомнился, отпустил. – Уйди к черту…
Борис привалился к стене, ловя ртом воздух.
– Сделай что-нибудь! – потребовал он. – Ты – демон! Почему стоишь, как пень, ждешь?! Вызывай спасателей телепи… черт… мыслями! Смерть предвидишь, а на помощь позвать тебя нет?!
Элан отвернулся. Борис негодовал, дергал его за рукав, бранился; потом отстал и хрипло выдавил:
– Извини, я не в себе.
Элан вяло подумал, что они все давно уже не в себе. Прислушался, что делается в Тамариной комнате. Тишина. Дверь отворилась, и в коридор шагнул Майк.
– Спит, – сказал он.
Борис неуклюже ввалился внутрь, шумно захлопнул дверь.
– Вколол? – через силу осведомился Элан.
Майк кивнул.
– Две ампулы?
Он опять кивнул.
– Куда?
Версан ответил беспомощным взглядом.
– Куда? – повторил Элан.
– Хотел в сонную артерию… не попал. – Майка передернуло, он со стоном прижал пальцы ко рту.
Элан увел его в соседнюю комнату, дал воды. Версан сделал несколько глотков, отставил бокал.
– Что теперь?
Тигреро повалился в кресло, стиснул виски.
– Она проснется. Может быть.
– Утром Приют взбесится, – сообщил Майк.
У Элана раскалывалась голова и жутковато замирало сердце. Губы едва слушались, когда он ответил:
– Я останусь здесь, а ты уведешь остальных. Если… она будет жива.
Версан отпил еще воды. Задавил отчаяние и размеренно, точно утомленный шалуном учитель, произнес:
– На взбесившемся Приюте нельзя оставаться.
Элан смолчал, прикрыл глаза ладонью. На кой черт Майк взялся не за свое дело? Не тыкал бы иглу трясущейся рукой, не впрыскивал снотворное Бог весть куда – у тигреро осталась бы возможность сделать смертельную инъекцию самому.
– Эл, у тебя есть нож. Охотничий.
Он вскинул голову. Смуглое лицо Майка было серым, на запавших щеках пробивалась щетина, а глаза нехорошо блестели.
– Нет никаких ножей.
– Эл, – версан прижал ладони к коленям, выпрямил пальцы и присматривал, чтобы не дрожали, – пойми. Если это делать, то сейчас, пока не проснулась. Зачем ей мучиться? – Связные гладкие фразы давались ему с трудом.
Элан поднялся на ноги. Тамара лежала за стеной тихая, сонная – и не просила об эвтаназии.
