– Насовсем сваливаем? – поинтересовался я, озабоченный судьбой покинутых изабелек.
– Вернемся. Может быть.
Звучало не слишком вдохновляюще, однако идти в неизвестность с версаном куда лучше, чем оставаться на Приюте с Эланом и Мишель. При мысли о них у меня вся душа переворачивалась.
На плече у Майка висела смотанная веревка.
– Полезем в пропасть? – не утерпел я – хотелось же знать, что нас ждет.
– Эта сучка сбежала, – отозвался версан.
– Лена?
– Она самая.
Еще бы ей не сбежать, размышлял я. При таком-то обращении!
– Почему ты считаешь, что она двинула сюда?
– Не назад же, к бешеным Приютам. – Он выругался.
Я поморщился; не люблю, когда оскорбляют женщин – хоть каких. Несколько минут спустя Майк снова заговорил:
– Эл был прав, конечно. Чертов демон. Чуял ведь, что она знает. Не сумел ее дожать. А я, как последний кретин! Защищал ее, Эла оттаскивал…
Он умолк – и потом молчал всю дорогу. Я остерегся лезть с расспросами.
Золото солнечных лучей все ниже стекало по снежной вершине справа от нас, и наконец из-за темной горы слева показалось солнце. Наша удобная тропа сузилась и пошла по карнизу, пересекая крутой склон – голый, в редких пучках сероватой травы. Внезапно Майк остановился, так что я с разгона чуть не угодил ему в спину.
– Приехали, – мрачно сообщил он.
Я обшарил взглядом тропу. Ничего.
– Вон полюбуйся, – версан указал вниз.
Лена лежала на осыпи метрах в тридцати от нас, подвернув голову, словно надеялась спрятать ее в землю. Еще ниже валялась сумка. Вмазать бы Майку со всей силы и отправить туда же…
– Она сбежала из-за тебя.
– Струсила она, вот и все. Побоялась объясняться с тигреро. Он бы пришил ее, гадину.
Я проглотил возмущение. Видать, писателька повинна в чем-то ужасном.
Обогнув версана, я продвинулся вперед, осматривая землю. Вот здесь Лена споткнулась, не удержала равновесие – устоять на ногах в темноте труднее, чем средь бела дня. Шлепнулась со всего размаха: остался отпечаток ладони. Но почему она укатилась с тропы и закувыркалась по склону? Карниз карнизом, однако не настолько же он узок; тем более, что Лена устойчиво держалась на карачках.
Подошел Майк.
– Распутываешь следы, как наш тигреро?
– Да тут не понятно. – Я изложил свои соображения. – Ее как будто сбросили.
– Таких падений мы насмотрелись вдосталь. Грешили на Изабеллу – думали, она людей швыряет… Нет. – Майк покачал головой и печально повторил: – Нет.
– По-твоему, Лена сама вниз полезла?
– Угадал.
До меня дошло.
– За сумкой? Выронила ее и ринулась очертя голову? Глупыха. Во тьме, одна…
– Туда ей и дорога.
– Послушай. – Я взъярился. – Либо придержи язык, либо объясни, чтоб я понял.
– Объяснять буду Элану. После. – Майк снял с плеча веревку. – Поползешь доставать? А я подстрахую.
Он обвязал один конец себе вокруг пояса, затем оплел меня своей веревкой, как паутиной, добросовестно проверив каждый узел. Вынул из кармана сложенный альпеншток, раскрыл его, зафиксировал и тщательно опробовал крепление, затем хлопнул меня по плечу:
– Пошел.
Я двинулся вниз по осыпающемуся склону, а Майк разматывал веревку. Ступал я осмотрительно, не пренебрегая альпенштоком. Он то и дело уходил глубоко в рыхлую землю, а я оскальзывался и съезжал – но каждый раз веревка натягивалась и не давала укатиться. Оставшийся на тропе Майк стоял твердо, как скала; если бы не тело погибшей девушки, к которой я подбирался, лазать с версаном по горам было бы одно удовольствие.
Наконец я спустился. Лена лежала раскинувшись, как будто перед смертью желала обнять погубившую ее Изабеллу, лишь голова была подвернута нелепо, неестественно. Бурая пыль припорошила косы, и они казались древними золотыми украшениями. Зачем она сунулась за проклятой сумкой – такая хрупкая, тоненькая? Ночью, одна. Неужто несчастное барахлишко стоило риска? Мне было горько.
Измазанная сумка валялась метрах в трех ниже по склону. Надо бы достать, раз Лена так к ней стремилась. Я пополз было дальше, но веревка натянулась, не пуская вниз. Майк замахал рукой – давал знак возвращаться. Я тоже замахал, объясняя, зачем лезу. Тогда он вскинул обе руки вверх, потом взялся за веревку и ощутимо дернул: мол, не хватает длины.
Я подосадовал, что версан столь тщательно меня обвязал; иначе, глядишь, я дотянулся бы до сумки. Пришлось вернуться к писательке.
Лена уже закоченела. Наверно, сбежала с Приюта сразу после разборки с Майком, пролежала несколько часов, а ночи здесь стылые. Я поднял ее на плечо и полез наверх. Версан тянул за веревку, помогая взбираться. Отчетливо представилось, как вылезаю на тропу и кладу Лену у его ног: полюбуйся, мол, что натворил.
Не стал я устраивать демонстраций, а просто опустил писательку наземь. «Тамару я тебе не прощу», – сказал Майк ночью в холле; не мое дело соваться к нему и поучать.
Он отвязал от пояса свой конец веревки и в хмуром молчании распутал ту упряжь, которую навязал на мне, затем обернулся к Лене. Лицо кривилось, словно перед Майком лежало нечто омерзительное.
– Ах, Боже мой… Вот еще Эл не знает. – Он шагнул к писательке, однако медлил нагнуться и поднять. – Слушай, Лен, – проговорил версан, глядя в землю. – Она была права: тебе лучше от нас уйти.
– Почему?
– Два демона-сенса рядом – это перебор. Уходи. Иначе Эл тебя прикончит.
– Брось. Ничего он…
– Эл умеет это делать усилием воли. Он – демон. – Майк не стал объяснять, как тигреро добивал подранков; про Урсулу, Тамару и Бориса я узнал позже.
– Ерунда. Элан заглянул ко мне ночью – поговорили по душам, поняли друг друга.
– По душам? – переспросил Майк.
– Ну да. Я себе дрых, а он явился и заставил во сне разговаривать. Расспрашивал о Кэтрин.
– Час от часу не легче. И что сказал?
– Дескать, я не виноват; только и всего.
– Вот черт… – мысли Майка явно были заняты чем-то другим. – Эл, уходи!
– Лен, – поправил я, слегка позабавившись тем, что он начал путать имена. Лучше бы, конечно, нас перепутала Мишель. – Я не для того опрометью за вами несся, чтобы теперь удирать.
Майк грустно покачал головой и спросил:
– Ты никогда прежде не встречал версан?
Я промолчал.
– Все вы, демоны, одинаковы, – вздохнул он. – Черт, как я устал… – Майк встряхнулся. – Шесть человек уже погибли. Ты что – хочешь довести до настоящего убийства?
