В поместье оказалось полно народу. В зале, куда привел меня Том, было шумно и весело, кто-то сидел у музыкального синтезатора и развлекался, порождая брачные песни пещерных левцев: мощный рык самцов перебивали подвывания и взвизги самок, и было это сильно похоже на человеческий праздник, где галдят, хохочут и визжат захмелевшие гости.
Среди разряженных дам я не сразу обнаружил экипаж «Испаньолы»: космолетчики были не в форме, а в обычной одежде. Только стрижены коротко, не так, как принято у нас.
Сквайр был здесь же, и миссис Трелони с ним. При виде меня она окаменела, затем набрала в грудь воздуха – и молча выдохнула, когда Том замахал рукой, указывая в дальний угол зала.
В тот самый угол он меня и потащил, лавируя среди гостей.
– Ах, Том, вот ты где! – подлетела к нам Тереза, подружка Лайны.
У нее потрясающие пепельные кудри, всем девчонкам на зависть; на макушке торчал султан из желто-зеленых перьев.
– Какая шерстка! – вскричала она. – Можно потрогать?
Не дожидаясь разрешения, Тереза провела ладонями по черно-рыжим щекам Тома.
– Ты мой шелковый, – заворковала она. – Может, стоит целиком шерстью обклеиться? Тебя будет так приятно гладить. Да не вырывайся же! – Ухватив Тома за волосы, она заставила его нагнуть голову и звонко чмокнула во влажный лисовиний нос. – Ффу, гадость! – Тереза оттолкнула его и вытерла губы. – Хоть бы предупредил, что ты склизкий.
Том молча стерпел и повлек меня дальше, к высоченному окну с золотисто-алым витражом; там беседовали доктор Ливси и молодой худощавый человек с загорелым лицом и белыми волосами.
– Где Лайна? – оглянувшись, успел я спросить у Терезы.
– Придет, – загадочно улыбнулась она, выставляя из пепельных кудряшек соблазнительное округлое плечико.
У худенькой Лайны плечи не такие красивые, зато я ее люблю.
В нескольких шагах от доктора Ливси и его собеседника Том притормозил, не желая вклиниваться в разговор.
– Это капитан Смоллет, – сообщил он; черный влажный нос подергивался от волнения, усы трепетали. – Он из меня уже душу вынул, из тебя тоже вынет.
Вот еще новости. Зачем из нас душу вынимать?
Для капитана космического корабля мистер Смоллет казался слишком молодым. В нем не было командирской властности, и беседуя с доктором Ливси, он улыбался доброжелательной, подкупающей улыбкой. Я внимательно рассмотрел тонкое благородное лицо. Очень приятный капитан; но почему же такой молодой?
– Сколько ему лет? – спросил я.
– Тридцать семь.
– Я бы дал на десять меньше.
– Приглядись. Он не альбинос; он седой.
Свет витража окрашивал волосы капитана золотисто-алым; где же мне разобраться, что это седина?
Доктор Ливси засмеялся каким-то словам мистера Смоллета и обернулся к нам.
– Ну, что мнетесь? Подходите. Александр, познакомьтесь: это Джим Хокинс.
Капитан протянул мне узкую, оказавшуюся неожиданно жесткой и сильной ладонь:
– Рад тебя видеть, Трижды Осененный.
– Здравствуйте, мистер Смоллет.
Я в жизни таких глаз, как у него, не видел. Пронзительно синие и как будто светящиеся; на темных ресницах и загорелых щеках капитана мне почудились синеватые отблески.
– Джим мой друг, – тревожно сказал Том, словно пытаясь таким образом упрочить мое положение – или же свое собственное.
– Пойдем, друг лисовин, – доктор Ливси увел его, и мы с капитаном Смоллетом остались одни у окна.
– Странно, – задумчиво проговорил капитан, провожая их взглядом, – обычно мне говорят правду… а ваш лисовин солгал, когда я спросил, кто он такой.
Его светящиеся глаза уставились мне в лицо. Требовательный взгляд, казалось, пробуравил мозги насквозь; у меня мурашки поползли по затылку. Под этим взглядом невозможно было лгать. По крайней мере, я бы не смог.
– Расскажи о нем, – попросил капитан.
Я не знал, кто такой наш лисовин, поэтому расписал, как Том спас мне жизнь, но умолчал, что он украл кристалл с RF-записью. Мистер Смоллет об этом уже знал и явно желал услышать нечто иное. Тогда я рассказал, как Том подарил мне новые антигравы для скутера; опять не то. Еще Том пытался оградить меня от ссоры с миссис Трелони и советовал выбросить букет, который прислала моя мать. Я поведал и об этом. Ну, что тут особенного? Однако мистер Смоллет нахмурился; чем-то ему мои слова не понравились.
– А теперь объясни, Трижды Осененный, что ты имеешь против задуманной экспедиции.
– Ничего… кроме ощущения, что она закончится бедой.
Сказав это, я почувствовал себя глупо. Но капитан серьезно ответил:
– Предчувствиям Трижды Осененного следует доверять… и постараться сделать так, чтобы они не оправдались. – Мистер Смоллет помолчал, размышляя. – Расскажи мне о работе в заповеднике. И об отце.
Я рассказал. И сильно удивился, когда капитан поблагодарил меня и отпустил, не расспросив о встрече с убийцами егерей.
Увидев, что я освободился и готов искать Лайну, миссис Трелони пустилась мне наперехват. На ней было платье из длинных лоскутьев, а волосы хитроумно сколоты на груди, которая иначе была бы совсем открытой. Скоро наши дамы наловчатся обходиться без платьев, одной только шевелюрой и драгоценностями.
– Джим, мой дорогой, – начала хозяйка поместья с улыбкой, – Лайна приболела, она не выйдет…
– Позвольте, прекрасная леди, – капитан Смоллет подхватил ее под локоток и повлек сквозь круговерть гостей к столикам с вином и закусками.
Он что-то ей говорил, и миссис Трелони обмякала, все крепче опираясь на его руку и приваливаясь к капитанскому бедру; до плеча ей было не достать.
Я огляделся. Где же Лайна?
– Не узнаешь? – раздался ее голос совсем рядом.
Я обернулся. Узнать ее было невозможно. Длинное белое платье скрывало высоченные каблуки; Лайна стала на полголовы выше, чем была, а лицо укрывали густые пряди волос, скрепленные под подбородком сверкающим ошейником. Непонятно, как она видела сквозь эту завесу; вздумай я ее поцеловать, не сумел бы. Одни лишь смуглые тонкие руки были родные, Лайнины. Она отдернула их, когда я хотел коснуться.
– Не здесь. Пойдем. – Лайна устремилась к боковой двери.
Мы выбрались из зала и оказались на пустынной гулкой лестнице. Каждая ее ступенька была аквариумом: под прозрачным пластиком зеленели водоросли, сновали мелкие рыбки и какие-то водяные уродцы с клешнями, поднимались столбики воздушных пузырьков.
Лайна заперла дверь, из которой мы вышли.
– Идем.
Она заторопилась вверх, но запуталась в подоле, оступилась и упала бы, если б я ее не поймал. Подхватил на руки и понес – худенькую, легкую; незнакомую, почти чужую. Лайна обняла меня за шею и зашептала в ухо, согревая кожу теплым дыханием:
