– Из-за жены?
– Вряд ли. Хэндс уверяет: не должен, дело прошлое. Не знаю я, что будет, – закончил пилот устало.
Мэй-дэй! У нас два кандидата к Чистильщикам, а я валялся в каюте, таращился на Лайну и сходил с ума от пения «Испаньолы». Надо же что-то делать.
Великолепное «Чин! Чин! Чингисхан!» с «О-хо-хо-хо!» и «А-ха-ха-ха!» отзвучало, Хэндс и Мерри напоследок рявкнули так, что вздрогнули стены и пискнул поюн.
– Молодцы, – похвалил по громкой связи капитан Смоллет.
Лисовин заглянул в каюту Израэля Хэндса. Простоял на пороге целую минуту, рассматривая то, что внутри. Затем пересек коридор и сунулся в каюту Сильвера, что была напротив.
– Вошел во вкус, – заметил Рейнборо.
– Это плохо?
– Хорошо. Даже очень.
– Рей, я могу чем-нибудь помочь экипажу?
– Позаботься о себе. В каюте – только спать, время проводить в спортзале.
– Ох, – меня передернуло. – Я тут попробовал штангу отжать. Еле уполз, надорвавшись.
– Не можешь штангу – отжимайся сам.
– Сил нет. «Испаньола» выкачивает энергию, будто насос.
– У всех выкачивает, – сухо сказал Рейнборо. – И нечего ныть.
Том-лисовин остановился у его каюты, оглянулся. Пилот махнул ему: давай, мол, быстрей. Том отогнул шторку и шагнул на порог. Выпрямился так резко, словно из каюты ему что-то крикнули.
– И все-таки, я могу сделать что-нибудь полезное для всех? – настаивал я.
Мне показалось, его глаза блеснули из-под наложенной на лицо черной сетки. Однако пилот промолчал.
– Могу? Рей, скажи!
Он покачал головой:
– Алекс не позволит.
– Александр хороший, – оживился поюн у него на плече. – Умница Александр.
– Беги домой, – Рейнборо спустил его на пол. – Где Джон? Ищи Джона скорей.
Александр отпрыгнул и припал грудью к полу, желая поиграть.
– Рэль, – пропел он женским голосом, – счастье мое. – И сам себе ответил октавой ниже: – Я люблю тебя.
– Иди домой, – приказал пилот. – Беги к Джону. Быстро.
– Юна-Вэл! – Поюн распушил свой короткий хвост. – Ненавижу твой RF! Потаскуха!
– Пошел вон, – Рейнборо замахнулся на поюна мешком с припасами.
– Совсем сумасшедший, – отозвался зверь и затрусил по коридору, причитая: – Ах, Александр, Александр!
Вернулся Том. Белые усы на маске приподнялись – лисовину явно полегчало.
– И правда, Питер: жена у вас потрясающая, – объявил он.
Пилот улыбнулся, довольный.
– У Хэндса женщина тоже красивая, – продолжал Том делиться впечатлениями.
– А у Сильвера? – не удержался я.
– У него похуже. В смысле, женщина та же самая, но портрет неинтересный. Хэндс свой держит в каюте для души, а Сильвер – для мебели. Жена ему не нужна.
Это был смелый вывод, и Рейнборо недовольно поморщился.
– Ты бы обгорел, как Сильвер, – я бы посмотрел, кто б тебе после этого был нужен.
– Рей, сходи со мной к капитану, – попросил я. – Может, от меня будет польза делу?
– И от меня пусть будет, – тут же вдохновился Том.
Мы вдвоем насели на пилота, требуя сказать, чем можем пригодиться на борту. Рейнборо отнекивался, отбрехивался и под конец рассмеялся.
– Лично от тебя, юнга лисовин, один убыток. – Он обнял Тома за плечи. – Алекс не воспользуется твоей жизнью, а больше от тебя проку нет.
– Какой еще убыток? – Том пытался освободиться.
Я давно заметил, что он не выносит чужих прикосновений, и только к моему плечу жмется, если ему страшно.
– Не дергайся, когда с тобой работают. Дэн велел тебя поддержать, чтоб не загнулся раньше времени.
Лисовин бешено рванулся и отскочил.
– Не смейте – этого – делать, – зарычал он.
– Ты что-то сказал? – деланно удивился пилот.
– Не смейте этого делать.
– Приказ первого помощника. Ты возражаешь?
Том поразмыслил.
– Питер, я не позволю тратить на меня силы. Их не так много. И у вас, и у всех остальных.
– Юнга…
– Не позволю, – непреклонно заявил Том.
– Вот собака, – вздохнул Рейнборо. – Ладно, уговорили. – Он ткнул кнопку связи: – Алекс, ответь мне. К тебе можно? С Джимом. И еще лисовин увязался. Но он же твой юнга. Имеет право. Алекс, я по делу, а не от скуки. Хорошо. Идемте, – велел пилот нам с Томом и двинулся вверх по коридору.
– Что будет? – не утерпел Том.
– Погонят нас взашей, – предрек Рейнборо.
Идти было тяжело. Ослабевшие ноги плохо держали, сердце трепыхалось, а теплый, с запахом сухого тростника воздух царапал горло, точно труха от этого самого тростника. Рейнборо шагал быстро; мы с лисовином старались не отставать. Пилот вел нас по трапам; они экономили путь, но протискиваться по щели сквозь студень не было никакого удовольствия.
Поднялись на несколько палуб. Отсеков здесь было мало, на редких шторках белели непонятные символы. Пилот хлопнул ладонью по одной из них:
– Алекс?
– Заходите, – отозвался мистер Смоллет издалека.
Мы нырнули внутрь. Ну и жарища. Словно тростник свален в огромные кучи и бездымно тлеет. И множество разноцветных огней. Зеленые, желтые, алые, золотистые, синие, фиолетовые огоньки дрожали, подмигивали, перебегали на неровных стенах и низких сводах, как будто промытых бегущей водой. Так могли бы выглядеть подземные пещеры, окультуренные и расцвеченные богатой иллюминацией.
И – пение. Не те ввинчивающиеся в мозг стоны и вздохи, что у меня в каюте, а низкое ровное гудение работающих машин.
Мистер Смоллет появился в одном из проемов, нагнул голову, проходя под низкой аркой. Он был в легких брюках, безрукавке на голое тело и босиком, но с форменным черным шарфом на шее. После включения RF-тяги никто из экипажа не носил шарф, один капитан с ним не расставался. В кармане безрукавки прорисовывался маленький лучемет. Полоса «очков» на лице придавала капитану сердитый вид; да и вообще он не был рад нас видеть.
– Сюда, – он прошел в соседний проем, усыпанный фиолетовыми искрами, которые не дрожали и не перемигивались, а светили ровно, с приятной уверенностью в себе.
Мы очутились в закутке почти без огоньков, с десятком одиноких искр, разбросанных по стенам. В центре закутка стояло нечто круглое: то ли маленькая постель, то ли большое сидение, застеленное черной мохнатой шкурой. Приятно было посреди яростного сияния встретить старый добрый черный цвет. Радость и отдохновение для глаз.
