«Эскорт» выкатился на площадку. Шериф бросил на меня угрюмый взгляд, скривился, хрюкнул и подрулил к ступеням, которые вели к дому на холме. Дом у тетки точно дворец. Серо-голубой камень стен, белые полуколонны, стрельчатые окна, террасы, висячие сады, фонтаны… И тетушка Марион, которая сбегает по ступеням.
Последний раз я видел ее лет десять назад, когда она приезжала в интернат меня навестить. Ей-богу, она ничуть не изменилась. Не знай я, что ей сорок один, принял бы за ровесницу.
Я вылез из машины. Тетушка бежала, раскинув руки, над площадкой звенел цокот каблучков. Малахитовая Марион: зеленый костюм, темные локоны.
Я ожидал, что она с разгону кинется на шею, однако тетушка остановилась, крепко взяла меня за плечи и вгляделась в лицо. Выдохнула:
– Как ты похож на отца…
Подошел шериф, оттопырив нижнюю губу.
– Вот тебе твой рецидивист. С довеском.
Он снял у меня с плеча Хрюнделя, который сейчас же пронзительно запищал и задергал лапами. Шериф посадил его обратно. Котенок ощутимо впился коготками и включил свой моторчик.
– Кристи, он безумно похож на отца! – изумленно повторила тетушка.
– А по-моему, ничуть, – возразил я. Насколько мне помнилось, отец был сероглазый и темноволосый, широкий в кости, кряжистый. Допустим, воспоминания раннего детства – штука скользкая, но не настолько же.
– Потом. Потом расскажу. Ленвар… – тетушкины пальцы коснулись моей щеки, в темных глазах блеснули слезинки. – Лен. Господи, ну вылитый отец!
– Нашла, чем умиляться! – буркнул шериф Кристи и скривился, будто уксусу глотнул. – Я отгоню машину, – он забрался в «эскорт» и отчалил.
Сразу стало легче дышать.
– Тетя, это ваш муж? – полюбопытствовал я.
Марион засмеялась – задорно, звонко, точно рассыпала серебряные бубенцы.
– Кристи – старый друг. Если хочешь знать, он был моим первым любовником.
– Вы разлюбили его, потому что он корчит рожи?
– Глупый мальчишка! Я его за это полюбила. – Тетушка обняла меня за пояс и повела вверх по лестнице. – У меня гости; пойдем, я тебя представлю. И покормить надо.
Я сглотнул голодную слюну, но попросился сначала в душ. Затем осведомился, не найдется ли какой одежи поприличней – нельзя же являться обществу в пыльной майке и рабочих штанах со свинофермы. Марион снова закатилась своим серебряным смехом и обещала экипировать по высшему разряду.
На пороге дома я оглянулся. Широкая лестница и площадка внизу были пусты. Площадку окаймлял живой хрусталь фонтанов, а дальше расстилался парк. Сочная зелень, бело-розовая кипень цветения, и надо всем – глубокое синее небо. Хорошо быть свободным и богатым в свободной и богатой стране.
Мы прошли в вестибюль. Тихо и величественно. Стены возносились к прозрачному куполу, их опоясывали галереи, и повсюду множество окон, зеркал, витражей. Роскошь заметно давила – мы с Хрюнделем сразу ощутили себя тощей пыльной мелюзгой. Котенок притих на плече и тыкался холодным носом мне в шею.
– Тетя, как стать владельцем подобного дворца?
– Тебе, мой мальчик, это не светит. Тут главное – заиметь богатого любовника.
– А если любовницу?
– Что ты! Она приберет тебя с потрохами, но не подарит ничего, чем можно пользоваться одному, без нее. Женщины – такие стервы…
– Бог с вами, тетя! Я не соглашусь.
– Ты мало знаешь жизнь, – объявила Марион, направляясь в лифт и по-прежнему обнимая меня за пояс. Было неловко: она такая красивая, чистая, а мы с Хрюнделем – два чучела. Поднялись на второй этаж. – Комнаты для гостей – в правом крыле. – При этом мы повернули налево. – Сейчас подберем тебе одежку. Только не смейся над причудами своей старой тетки.
Я вытянул шею и заозирался.
– В каком месте моя старая тетка? Куда вы упрятали бедную старушку?!
Марион захохотала.
– Ленни, ты чудо! Жаль, твоя мать мне родная сестра.
– Еще как жаль, – подтвердил я с важным видом. – А то б мы с вами – ого-го-го!
Тетушка взвизгнула. Остановилась, схватила меня за уши, заставила нагнуть голову и с хохотом чмокнула в подбородок. Хрюндель чуть не свалился, впился когтями, и я заорал. Моя веселая тетка едва не вывернулась наизнанку от смеха.
Коридор, по которому мы шагали, был в красно-коричневых тонах, полон зеркал, золота и хрусталя. Длиной не меньше километра.
– Ну вот, – тетушка толкнула какую-то дверь, – пришли.
Первое, что бросилось в глаза – витраж в окне. Золотисто-коричневый, просвеченный солнцем. Дорогая работа. Но поскольку то был портрет мужика в полный рост, я тут же потерял к нему интерес и оглядел комнату. Мебель «под старину»: громадный шкаф красного дерева, столик на гнутых ножках, широченная тахта. И еще бюст из черного агата на постаменте. Приглядевшись, я узнал шерифа Кристи. Брови насуплены, губы поджаты, но рожей я бы это не назвал – так, выражение лица.
Тетушка распахнула шкаф. Я ожидал увидеть какие-нибудь средневековые костюмы и роскошные бальные платья на вешалках – но нет. Там оказались полки, на которых стопками лежала обычная одежда и разные другие вещи: коробки, сумочки, шкатулки, свертки.
– Экая громадина – и полупустой. Почему?
– Еще не заполнился. – Марион задумчиво озирала хранилище. – Дай-ка сообразить… Одежда Кристи тебе ни к чему. От Рингольда тоже не подходит – он был размера на два крупней. Может, Адама? Но он ростом невеличка… Что хихикаешь? У меня было шесть любовников. Разве легко с лету разобраться?
Тут я непристойно заржал.
– Тетя! Поимев любовника, вы его выгоняли нагишом?
– Пошляк, – передернула она плечами. – Если б они сочиняли стихи, дарили милые сердцу мелочи и безделушки – я бы хранила. А так что с них возьмешь? Только и остается – штаны в шкафу держать.
– Ну, тетушка… Вольно ж вам таких выбирать.
– Настоящие мужчины перевелись. Вот разве Кристи остался. И как будто еще один, но я не уверена, – малахитовая Марион бросила на меня испытующий взгляд. – Что ежишься? Седьмым любовником не возьму – как-никак, ты мне родной племянник.
– Мы и не напрашивались, – я отвернулся.
Взгляд снова упал на витраж. Прямо на меня смотрели карие глаза, словно темный янтарь; светлые волосы растрепало ветром… Надо понимать, один из когорты фаворитов. Я неожиданно разозлился.
– А вот его барахла мне точно не надо.
Тетка улыбнулась с тонким лукавством.
– Это твой отец.
У меня челюсть мало не брякнулась на пол; несколько мгновений я изображал вытащенную из воды рыбину. Марион закатилась хохотом.
– Правда-правда! Ты же ничего не знаешь. Арабелла…
