– Я не уверен, что хочу знать.
Тетушка примолкла.
– Ленни, Ленни… – Она со вздохом погладила меня по голой руке. – О твоей матери я ни слова дурного не скажу. Я-то знаю, как она любила Ленвара… Назвала тебя его именем, а фамилию дала свою. Ведь ты Техада, как мы все, а не Клэренс. За Александра Клэренса она вышла позже.
Я не был готов выслушивать семейные предания.
– Тетушка, простите, я невежлив. Но нельзя ли сначала одежду, душ и еду? И молоко для Хрюнделя.
– Сам ты Хрюндель, – Марион надулась. – А еще ты попрошайка, проглот и эгоист.
– Мне уйти? – Я тоже обиделся. Не оттого, что она обзывалась, а потому, что была отчасти права. И шериф Кристи, кстати, читал нотации по делу: сбежав из тюрьмы и явившись к тетке, я и впрямь ей подложил отменную свинью.
Марион поворошила одежду на полках и вытащила нечто из коричневой замши.
– Это осталось от Дэви, – она встряхнула штаны. – Дай-ка прикину… Как на тебя сшито – будет в самый раз. Вот еще жилетка, и была рубашка в тон… и ремень… Ага. – Перечисленное было извлечено из шкафа и выложено на тахту. – Жаль, обувь я не собираю. Ну, не беда, свои ботинки почистишь.
Я не удержался:
– Тетя, а те дамские сумочки да шкатулки – они тоже от любовников? Или от любовниц?
Марион фыркнула.
– Не будь ты мне родной племянник, сейчас бы схлопотал! Это вещи Арабеллы. Если будешь примерно себя вести, разрешу посмотреть.
Уже семнадцать лет, как матери нет в живых. Я невольно протянул руку, чтобы коснуться сумочки, которую она носила, шкатулки, которую открывала… Дальше произошло необъяснимое. Хрюндель зашипел и кубарем скатился вниз, шкаф качнулся перед глазами, а руки сами рванулись на полку, сгребли все, что там было, и швырнули на пол. Марион вскрикнула. Упав на колени, я кинулся на раскатившиеся вещи, не то перебирая их, не то разбрасывая. В стороны полетели коробки, тряпки, нитки, рассыпались и застучали по паркету бусы, что-то рвалось и ломалось… Наконец! Вот оно! Я зажал в кулаке сокровище – то, чей зов услышал и не смог устоять.
Раскрыл ладонь и глянул. Темный полированный камень в форме сердечка с просверленной дыркой и продернутым шнурком. Я не знал такого минерала. Камень лежал на ладони тихий, молчаливый, словно не он только что звал меня, сводил с ума своим криком. Кожу будто поглаживали теплым бархатом. Я поднял глаза на тетушку.
– Простите.
Марион стояла с открытым ртом, прижимая руки к груди.
– Лен! – только и смогла она вымолвить.
– Простите. – Я был готов сквозь землю провалиться. Вернее, сквозь паркет. – Сейчас все соберу.
– Т-ты… одержим б-бесами?
– Ну да, – заявил я, приободряясь. – В меня регулярно вселяется Бес Солнечного Зайца. Каждый вечер в пятницу и по утрам в понедельник.
– Трепло несчастное! – нервно всхлипнула перепуганная тетка. – Сейчас же сложи все, как было.
Марион принялась сама подбирать и запихивать вещи в шкаф. Я помогал. Хрюндель выбрался из-под тахты, вскарабкался по мне и вздумал было разместиться на загривке, но я сунул его под майку, на живот; там он и затих.
– Уф-ф. Напугал до чертиков, – шумно выдохнула тетушка, закрывая дверцы. – Больше так не шути.
Я вытащил из кармана камень на шнурке.
– Что это?
Она задумалась.
– Арабелла называла его как-то хитро… Элитный… что-то элитное.
Я порылся в памяти.
– Такого названия нет. Может, элеолит? Но этот слишком темный.
– Вот крупнейший спец по минералам! – фыркнула тетка. – Вывернул шкаф и пререкается! Забирай одежку и марш в душ.
Я сунул находку в карман и поднял с тахты костюм неведомого Дэви. Замша была мягкая, приятная на ощупь. С порога я оглянулся на витраж. Человек, которого Марион называла моим отцом, глядел мне прямо в душу; льющийся сквозь него свет наполнял комнату прозрачным золотом. Я посмотрел на шкаф с сувенирами, на черный бюст шерифа. Что делает в теткином хранилище тот, кого любила моя мать?
– Почему этот витраж здесь?
Марион потупилась, затем упрямо вскинула взгляд.
– Собственно говоря, мне стыдиться нечего. Я тоже была влюблена в Ленвара. В мои-то шестнадцать лет! Но между нами ничего не было. К сожалению. – Она повернулась и упругим шагом двинулась по коридору. – Пойдем, покажу твою комнату.
– Тетя, – догнал я ее. – Как долго вы согласны терпеть у себя мою наглую персону?
Она повернула голову и с неожиданной печалью улыбнулась.
– Всю жизнь.
Новая берлога оказалась скромной, без излишеств. Окна выходили на заднюю сторону холма, на котором стоял дворец Марион Техада. Горизонт закрывал другой холм, на нем высились еще более роскошные хоромы. Почтенные соседи будут шокированы тем, что у них под боком объявился беглый зэк. Может, не догадаются? Если я назовусь другим именем… Мечты. Процесс был громкий, моя личность наверняка примелькалась на экранах обеих Территорий. Узнают.
Я вытащил из-под майки Хрюнделя и понес в ванную. Он урчал своим моторчиком до последней секунды, пока не очутился под струей воды. Тогда он задергался и попытался укусить руку, пытающуюся его утопить, но кусался не больно – жалел. Я его тщательно прополоскал и вытер, а затем посадил на коврик-грелку. Черный скелетик с ушами; он даже вылизываться еще не умел.
Котенок смотрел на меня с укоризной и горестно потряхивал лапами. И всем своим видом восклицал: «Нет на белом свете горемыки несчастнее меня!»
– Врешь, бродяга, – сказал я ему. – Не случилось тебе побывать Солнечным Зайчиком – вот и не смыслишь в жизни.
И уж совсем было собрался под душ… И тут вдруг меня скрутило и швырнуло на пол рядом с Хрюнделем. В глазах потемнело, чем-то тюкнуло в висок, раздался вопль придавленного котенка. Я вслепую откатился, нащупал что-то на полу и судорожно сжал пальцы. Так же внезапно все кончилось.
Я приподнялся, потряс головой. Рядом всхлипывал Хрюндель. Я подцепил его под брюшко, осмотрел и снова положил на коврик. Он тут же заковылял ко мне, подволакивая заднюю лапу. Бедолага… Совсем я, что ли, психом стал? Припадочный. Разжал стиснутый кулак, увидел темное полированное сердечко. Ах, это ты, приятель! Выскочил, стало быть, из кармана брошенных в угол штанов и выделываешься.
– Еще один такой фокус – и выкину к чертовой матери, – пригрозил я, словно каменюка мог услышать.
Он молчал – тихий, теплый. Я положил его на пол и отвел руку. Недалеко, сантиметров на пять. В кончиках пальцев засвербело: они просились обратно к камню. Не вставая с колен, я отодвинулся, откинулся назад, еще… Хх-а! Меня швырнуло мордой вниз. Ума не приложу, как не покалечился.
Хрюндель шипел, выгибал спину, пушил хвост. Смех да и только: даже распушенный, хвост у него не толще пальца.
