Внезапно диктатор ощутил резкую боль и неловко скрючился в седле. Тут он заметил, что неприятель движется на восток, и к нему мигом подлетел один из разведчиков:
– Господин, они идут к востоку!
Почти сразу издали долетел слабый, уносимый ветром в стороны звук горнов. Неприятель уходил.
– Что скажешь, Лабиен? – пробормотал Помпей.
– Хотят нас заманить, – неуверенно предположил Лабиен.
– И я так думаю, – отозвался Помпей. – Пусть лазутчики идут широкой цепью. И каждый должен видеть соседей.
Лабиен с тревогой посмотрел на разбросанные вокруг клочки леса. Даже зимой голые ветки густо переплетались, образуя местами непроходимую чащу. Тут мудрено не потерять друг друга из виду.
– Через несколько часов станет совсем темно, – начал Лабиен.
– Тогда воспользуемся оставшимся временем в полной мере, – оборвал его Помпей. – Пусть все время чувствуют затылком наше дыхание. Пусть они боятся, что мы что-то предпримем, пока им нас не видно. А разделаться с ними успеем и завтра.
Лабиен отсалютовал и поскакал передавать приказ войскам. Центурионы вновь подняли легионеров, которые уже собрались заняться приготовлением пищи. Лабиен намеренно не заметил пробежавшего по шеренгам ропота. Солдаты любят пожаловаться на тяготы военной жизни, но тут были опытные воины, и ворчали они скорее по привычке. Зимняя кампания – проверка выносливости и силы духа. Лабиен не сомневался, что ее выдержат все.
Когда огромная колонна двинулась вперед, Брут развернулся и поехал вдоль шеренги разведчиков; сверкание серебряных доспехов привлекло взгляды остальных командиров. Полководца явно обуревали какие-то сильные чувства; конем он правил с небрежной ловкостью.
Помпей следил за приближением Брута, и лицо диктатора окаменело, а губы превратились в тонкую бледную линию.
Брут подъехал к Помпею и быстро отсалютовал:
– Господин, мои люди готовы идти в атаку. С твоего позволения, я их отправлю.
– Возвращайся на свое место, командир, – ответил ему Помпей, морщась от боли в желудке. – Я не хочу атаковать на той местности, где враг успел подготовиться.
Брут словно не слышал приказа:
– Это ошибка, господин, ведь Цезарь не стоит на месте. Он не успел бы наставить засад по всем полям.
Лицо Помпея оставалось непроницаемым, и Брут начал проявлять нетерпение:
– Господин, он знает нас обоих. Ему только и нужно, чтобы вместо наступления мы начали гадать о его планах. Если двинемся прямо сейчас, еще до темноты нанесем им серьезный урон. К тому времени как мы будем вынуждены отступить, наши солдаты обретут уверенность в своих силах, а у Цезаря поубавится самонадеянности.
Когда Брут кончил говорить, Помпей нетерпеливо дернул рукой, что лежала на поводьях. Лабиен увидел, понял и подъехал к Бруту:
– Господин военачальник, у тебя есть приказ.
Брут молча поднял глаза, и, встретив его взгляд, Лабиен на секунду застыл. Брут снова отсалютовал и поскакал к себе в передние ряды.
Помпей забарабанил пальцами по высокой луке седла – разговор, видно, подействовал ему на нервы.
Лабиен ехал рядом, не нарушая молчания, и Помпей погрузился в собственные мысли.
Иногда противник скрывался из виду, но лазутчики присылали донесения каждый час. Помпей с растущим нетерпением дожидался, когда неприятель встанет на привал.
– Если они вскоре не остановятся, то так и проходят всю ночь, – пробрюзжал диктатор. – Половина из них попросту замерзнет.
Он пытался проникнуть взглядом сквозь темную массу деревьев, однако ничего не видел. Противник растворился во мраке. Самые отдаленные конные разведчики продолжали тем не менее сообщать о его продвижении.
И вновь Помпей, сжимая от холода челюсти, гадал – не ловушка ли это. Быть может, Юлий надеется оторваться от них или хочет вконец измотать бесконечным маршем по полям Греции.
– Возможно, они разбили лагерь заранее, – предположил Лабиен. Его губы совсем онемели.
Помпею придется дать солдатам отдых, или люди начнут валиться с ног. Лабиен изо всех сил старался погасить раздражение, а Помпей все ехал и ехал вперед, словно не подозревая о состоянии окружающих. Лабиен не собирался учить начальника, но пришла пора остановиться на ночлег – без отдыха они легко потеряют преимущество.
Топот копыт вывел обоих из раздумья.
– Неприятель остановился, господин! – доложил всадник. – И к нам скачет малый отряд.
Помпей поднял голову, как собака, учуявшая дичь.
– Сколько? – спросил он.
Даже в темных сумерках было видно, что разведчик едва держится в седле, – до того он замерз. Лабиен подъехал и взял поводья из окоченевших пальцев.
– Командующий хочет знать, сколько в этом отряде человек, – пояснил он.
Разведчик поморгал, пытаясь собраться с мыслями:
– Трое, господин, и у них мирный флаг.
– Разбивайте лагерь, Лабиен, – отдал Помпей долгожданный приказ. – К тому времени как явятся посланцы – чтобы были стены. Разумеется, они все до мельчайших подробностей доложат Цезарю. Так пусть они ничего не увидят. – Командующий помолчал и выпрямился, стараясь скрыть плохое самочувствие. – Пришлите моего лекаря. Мне нужно немного лекарства, успокоить желудок.
Лабиен разослал приказ остановиться на привал. Для пятидесяти тысяч солдат, даже усталых и замерзших, не нужно много времени, чтобы возвести стены лагеря. Многочисленные походы сделали свое дело – Лабиен с удовольствием наблюдал, как один за другим выстраиваются кварталы. Стук топоров по дереву для римского военачальника привычен не меньше, чем шум битвы. Лабиен постепенно расслабился. Помпей слишком поздно приказал остановиться, и часть работы придется доделывать в полной темноте. Могут быть несчастные случаи. И все же Лабиена гораздо сильнее беспокоили трое, посланные Цезарем для переговоров. Что можно обсуждать, когда дело зашло так далеко? А о капитуляции говорить рано: не брошено еще ни одного копья. Лабиен наморщил лоб – не выслать ли навстречу несколько конных воинов? Пусть трое всадников просто исчезнут. Если тела хорошенько спрятать, никаких последствий не будет. Помпей решит, что это очередная уловка Цезаря, попытка затянуть время. У Лабиена есть верные люди, на которых можно положиться. Под покровом темноты его солдаты перебьют малочисленный отряд, а потом никто и не вспомнит об исчезновении посланцев Цезаря. А попади они в лагерь – кончится тем, что Помпей станет еще сильнее бояться врага. Уверенность командующего в себе, столь привлекавшая Лабиена при их первых встречах, пропала начисто, стоило Цезарю захватить Орик. Помпей болен, он часто прижимает к животу ладонь. Вдруг хворь окажется сильнее его? Командующий сильно сдал, а Лабиен, как заместитель, в случае чего должен занять его место. Так далеко Лабиен не заходил даже в мечтах.
