Там совершались таинственные, непонятные ритуалы, а Юлий, пожалуй, ничего этого и не замечал – в таком он был смятении.
Вопрос, казалось, заставил его немного прийти в себя.
– Птолемей Цезарион, – с гордостью произнес Юлий. – В нем соединятся два великих рода.
– И ты покажешь сына на Форуме, – напомнил Брут.
Юлий просиял:
– Непременно. Он чуть-чуть подрастет, и мы поедем в Рим. Сирийский царь пригласил меня в гости, и я отправлюсь вместе с Клеопатрой. Потом на Крит или, быть может, на Кипр, затем в Грецию и, наконец, домой. В Риме будет лето, я приду на Форум и подниму мальчика, чтобы показать его римлянам.
– Если ты намерен основать династию, тебе предстоит серьезная борьба, – пробормотал Брут.
Юлий покачал головой:
– Не теперь. Разве ты не видишь – легионы мне послушны, а в сенат наберем подходящих людей. Понимают это римляне или нет, но империя уже существует. В конце концов, кто может мне противостоять? Помпей был последним.
Брут кивнул; глаза у него потемнели.
Спустя час выбежал Созиген, такой взволнованный, что даже стражники удивились. Он просто сиял – словно в том, что происходило, имелась его личная заслуга.
– У тебя сын, Цезарь, как я и предсказывал. Ты хочешь войти?
Юлий хлопнул старика по плечу, и астролог пошатнулся.
– Покажи мне его!
Брут не пошел за ними, он остался, дабы сообщить радостную весть легионам, собравшимся к рассвету у ворот царского дворца.
Полог у постели подняли, чтобы Клеопатре не было душно. Побледневшая царица выглядела изможденной и как будто удивленной, под глазами легли тени. Молодая рабыня осторожно вытирала испарину с ее лба. Юлий бросился к возлюбленной, не обращая внимания на многочисленных слуг, суетящихся в спальне.
Клеопатра кормила лежащего рядом с ней младенца – мальчика, которого Юлий ждал так долго; упругая грудь почти полностью закрыла крошечное личико.
Юлий присел на ложе и нагнулся к ним, не замечая рабыни, поспешившей исчезнуть. Царица открыла глаза.
– Моя прекрасная повелительница, – ласково шепнул Юлий, улыбаясь ей, – Созиген сказал, что это мальчик.
– Старик совсем загордился, – ответила Клеопатра и слегка вздрогнула – ребенок сильно сжал десны. – У тебя сын, Юлий.
Он осторожно протянул руку и убрал с ее лба прядь волос.
– Я ждал тебя всю жизнь.
Ее глаза наполнились слезами, и царица рассмеялась над собой.
– Я готова плакать от всякой малости, – призналась она и сморщилась, потому что младенец опять сдавил сосок.
На секунду малыш его выпустил, но тотчас же жадный ротик снова поймал грудь матери и принялся усердно сосать.
Юлий смотрел на маленькое тельце, укутанное в пеленки. Только что вышедший из материнской утробы младенец был сморщенный и красный. На черных, как у матери, волосах осталось пятнышко крови.
– Он очень сильный, – сказала Клеопатра.
– Если он останется таким безобразным, хорошо хоть будет сильным, – рассмеялся Юлий.
Клеопатра шлепнула его свободной рукой.
– Он красавец, – возразила она, – и это наш сын. Созиген обещает, что он станет великим царем. Более великим, чем ты или я.
Он нежно поцеловал ее, и Клеопатра откинулась назад, опустив веки. Юлий почувствовал, что за спиной кто-то стоит, и, обернувшись, встретил суровый взгляд царской повитухи.
– Что? – спросил он.
Клеопатра вздохнула.
– Они ведь не говорят на твоем языке, Юлий, – не открывая глаз, напомнила она.
Женщина рукой указала Юлию на двери, что-то тихонько бормоча.
– Понятно, – пробормотал он. – Я приду, когда ты отдохнешь.
Он тихонько пожал ей руку и встал. Глядя на свою семью, Юлий мысленно благодарил богов, что дожил до этого дня.
Часть третья
Глава 32
Рим не спал. Посыльные неслись галопом, спеша сообщить новость: Цезарь высадился на побережье и едет домой. Последние недели Марк Антоний трудился не покладая рук и успел закончить все приготовления. Население миллионного города зажигало на стенах лампы, готовясь к праздничному пиру. Улицы вымели и вычистили, так что Рим блестел как новый. Горожанам раздавали зерно, хлеб, мясо. День возвращения Цезаря был объявлен государственным праздником. Во всех храмах ящики для пожертвований ломились от денег: люди благодарили богов за то, что они сохранили Цезаря. Труженики, уставшие от дневных забот, не ложились спать, а вместе с домочадцами ждали, когда трубы возвестят о прибытии Цезаря.
Брут, не спеша, ехал рядом с Юлием и поглядывал на светящийся вдали город. Рим раскинулся так широко, что Александрия по сравнению с ним могла показаться провинциальным городком. Рим лежал под ночными небесами яркий и сияющий – горожане постарались для Цезаря. Можно ли сделать больше, даже ради царя? Бруту было противно благоговение, с которым Октавиан взирал на сверкающий россыпью алмазов Рим. Все прочие, похоже, испытывали то же, что Октавиан, – от солдат до самого Юлия. Они возвращаются победителями, и поступь их горда. Брут не разделял ни их торжества, ни надежды. Что ему до этих стен? Он лишь человек, которому Юлий простил предательство. Люди будут указывать пальцами ему вслед и шептаться у него за спиной. Наверное, он опять встретится с матерью. Быть может, когда Сервилия увидит Клеопатру, она наконец поймет, что отвратило ее сына от старого друга. У Брута защипало в глазах, и полководец, устыдившись своей слабости, сделал глубокий вдох. Ему доводилось въезжать во многие города, и Рим – всего лишь один из них. Он вытерпел многое, вытерпит и сейчас.
Бруту казалось, что путешествие длится целую вечность. Юлий посетил сирийского царя, и тот принял его как равный равного и преподнес ему в дар оружие и драгоценные камни.
Клеопатра, опекаемая Цезарем, наслаждалась – она увидела, каким уважением пользуется консул среди подобных мелких царьков. Не скрывая гордости и восхищения, царица демонстрировала Птолемея Цезариона, бессмысленно пускающего пузыри. У повелителя Сирии было много детей, но он тоже почтил гостей знакомством со своим наследником – Иродом – и заставил сына поклониться римскому консулу. Юный царевич сильно волновался.
Брут оглянулся на повозку, в которой ехала царица. Повозка, запряженная быками, напоминала скорее роскошную спальню на колесах. Там же ехал и сын Клеопатры, оглашая ночь пронзительными недовольными криками.
Возвращение в Рим походило на своего рода грандиозный триумф. Претор Крита поцеловал Юлию руку и уступил ему на время пребывания на острове собственный дом. Солдаты ели и пили в покоях претора до отвала, но, правда, обошлось без скандалов и драк. Легионеры понимали важность своего положения; они – почетная стража, сопровождающая Цезаря и его сына. Бруту делалось тошно от их благоговения перед консулом.
