Одна из нянек Птолемея Цезариона вышла вперед с младенцем, и Юлий взял сына на руки. Мальчик начал кричать – на удивление отчаянно, и эхо разносило крик по Форуму. От этого крика разрывалось сердце Кальпурнии – она видела, как горд ее супруг, которого она обожала и которого потеряла окончательно. Кальпурния отвернулась.
Толпа ревела от восторга, а Юлий поворачивался в разные стороны, показывая собравшимся сына. Он всегда умел управлять настроениями черни и знал, что римляне больше всего любят подобные представления. Юлий смеялся, радуясь их восторгу, но мальчика пришлось отдать недовольной няньке. Рев толпы напугал малыша еще больше, и, спеша унести ребенка, женщина тщетно пыталась его успокоить.
– Я мечтаю о мире, в котором правили бы римские законы, – от дальних уголков Африки до ледяных земель севера. Вы будете рассказывать детям о том, что были свидетелями возвращения Цезаря. Вы расскажете им, что в этот день родился новый мир. Именно мы с вами создадим его – и он станет более великим, чем прежний.
Юлий вытянул вперед ладони:
– За это придется заплатить, и немало. Заплатить трудом. Для того чтобы наши дети и внуки жили в золотом веке, придется пролить немало доброго римского пота и даже крови. Я не боюсь такой цены. Я не боюсь работы. Не боюсь, ведь я – гражданин Рима, величайшего в мире города!
На Юлия обрушилась лавина аплодисментов, и он, радостно сияя, направился в зал сената. А у сенаторов, стоявших за его спиной, улыбки погасли. С каждым словом Юлия, которое летело над Форумом, зажигая сердца римлян, глаза сенаторов становились все холодней. Самые старшие задумались – существует ли что-то, что способно остановить Цезаря?
Высокопарные речи и аплодисменты остались позади, наступил вечер, и здание сената, казалось, наполнилось призраками.
Празднества продлятся несколько дней. Цицерон сидел в пустом зале и слышал на Форуме приглушенный смех и старые песни. В ближайшие дни не бывать тут миру и покою – пока не иссякнут запасы вина. Немало детей будет зачато в эти дни, и многих из них назовут именем человека, которого сегодня славит Рим.
Сенатор вздохнул. У его ног лежала запечатанная амфора отличного красного вина. Он собирался выпить за здоровье Цезаря одним из первых, но после такого оборота событий позабыл. Республика все-таки погибла, и трагедия заключается в том, что этого никто не заметил. То, чего не смогли добиться Помпей или Сулла с помощью оружия и запугивания, Цезарь добыл без труда, легко отметя обычаи предков.
Сначала, когда Цезарь обратился с речью к представителям нобилитета, Цицерон еще надеялся. Юлий не запятнал себя убийством Помпея, и, казалось, старые обязательства консула перед согражданами не утратили силы. Но эта слабая надежда угасла весьма быстро. Законы Рима созданы для ограничения власти, и ни один человек не мог подняться слишком высоко над другими. В самые тяжелые времена законы обладали достаточной силой, чтобы обуздать Мария или Суллу. Однако там, вдали от Рима, Цезарю удалось забраться очень высоко. Он разговаривал с сенаторами точно с какими-то просителями, а толпа снаружи выкрикивала его имя.
Цицерон, вообще-то, не чувствовал в себе особой любви к согражданам, но гордился тем, что в основе республики лежит голосование. Сенат не захватывает власть, а получает ее из рук народа. И вот в конце концов этот народ нашел для себя нового героя. Теперь Цезаря не остановить – хотя кто знает, можно ли было остановить его раньше.
Цицерон покачал головой, вспоминая, как Юлий слушал избитые фразы, произносимые сенаторами. Цезарь не мешал им говорить, но, когда он поднялся и заговорил сам, республика уже лежала в пыли, словно сброшенная старая кожа. К концу речи у писцов заболели головы, а сенаторы, которые вначале приветствовали Юлия с такой радостью, сидели будто оглушенные.
Сенатор медленно поднялся и поморщился – у него скрипнули колени. Здание сената потонуло в городском шуме, и Цицерон содрогнулся при мысли о том, что ему придется протискиваться сквозь пьяную толпу. Горожане еще не слышали речи Цезаря в сенате! Он обещал построить Рим заново – новый Форум, храмы и дороги. Обещал отчеканить монеты из галльского золота. Сторонники Цезаря займут все места в сенате, его легионеры получат лучшие земли и разбогатеют. На ближайшие месяцы консул запланировал четыре триумфа – столько не было ни у одного римского полководца! Боги, этому не видно конца! Среди многих обещаний Цицерону очень хотелось услышать хотя бы намек на то, какую роль Юлий отведет сенату. Хотя бы слово, чтобы спасти их достоинство, – но нет. Юлий говорил о будущем и, сам того не замечая, каждым словом отталкивал от себя слушателей.
А ведь они ждали совсем другого, вспоминал Цицерон. Марк Антоний читал письма Цезаря из Египта, и все говорили о том, как им лучше принять и чествовать величайшего полководца Рима. Тем не менее в душе люди спрашивали себя: согласится ли теперь Юлий признавать власть сената? Цицерон проголосовал вместе с другими за диктатуру сроком на десять лет – дело, до тех пор неслыханное. И точно сбалансированные весы республики дали перекос. Вот и все, чего смогли достичь сенаторы.
Услыхав новость, Юлий просто кивнул, словно только того и ждал. Цицерон пришел в отчаяние. Он прекрасно понял, для чего Юлий показывал на Форуме своего сына. По положению этому человеку нет равных, некому его по-дружески предостеречь. Интересно, будет ли во время триумфов у Цезаря за спиной стоять раб и шептать ему в ухо: «Помни, что ты смертен»?
Бронзовые двери скрипнули, и Цицерон оглянулся – кто дерзнул нарушить покой зала заседаний? Разве снаружи нет стражников? Впрочем, Цицерон не удивился бы, если бы стражники валялись пьяные, а возбужденные толпы рвались внутрь, чтобы загадить зал, где заседает их правительство.
– Кто здесь? – спросил сенатор и устыдился своего дрожащего голоса. Голос нервного старика, с горечью подумал он.
– Это я, Светоний. Я заходил к тебе домой, но тебя не застал. Теренция уже волнуется.
Цицерон громко вздохнул – он испытал одновременно облегчение и раздражение.
– Неужели в этом городе человека никогда не могут оставить в покое? – сказал он с вызовом.
– Незачем сидеть в потемках, – ответил Светоний, подходя к собеседнику.
Он не сразу решился посмотреть в глаза Цицерону, и вид у него был как у потерпевшего поражение. Светоний тоже сидел в сенате, тоже слышал выступление Цезаря.
Снаружи кто-то затянул старинную песню о несчастной любви, и остальные на Форуме стали подтягивать. Пели не в лад, но с большим чувством. Цицерону даже захотелось выйти и присоединить к общему хору свой дребезжащий тенор – хотя бы для того, чтобы побыть частью толпы в последний раз, пока новый день не вернет его к неприятной действительности.
Светоний слушал, наклонив голову.
– Они еще не раскусили Цезаря, – прошептал он.
Цицерон, отвлеченный от своих мыслей, поднял на него взгляд. В полумраке глаза Светония казались темными ямами.
– И теперь мы просто его слуги? – вопрошал Светоний. – Это все, чего мы добились?
