Цицерон покачал головой, отвечая скорее себе, чем собеседнику:
– Придется поупражняться в терпении, сенатор. Наш город будет долго стоять и после нас.
Светоний с отвращением фыркнул:
– Какое мне до того дело?! Ты ведь слышал его речь, Цицерон! Ты кивал вместе со всеми, и никто из вас не посмел высказаться.
– Ты тоже промолчал, – напомнил Цицерон.
– А что проку от меня одного? – бросил Светоний.
– Видимо, все рассуждали, как ты.
– Но мы же нужны ему, чтобы править, – продолжал Светоний. – Или Цезарь думает, колонии сами собой управляют? Он хоть одним словом поблагодарил нас за ту работу, которую мы проделали, пока его не было? Я не слыхал, а ты?
Оратор начал злиться: Светоний расхныкался, словно ребенок.
– Мы ему не нужны! – резко возразил Цицерон. – Неужели не понятно? Войска преданы ему лично, ему принадлежит полная власть. А мы – только воспоминание о старом Риме, мы – гаснущие угли, поддерживающие друг друга собственным дыханием. Все великие мужи ныне мертвы.
Тем временем снаружи донеслись последние, самые трогательные слова песни, тут же сменившиеся радостными воплями.
– И что нам делать? – поинтересовался Светоний.
Голос у него был жалобный, и Цицерон поморщился. Он долго не отвечал.
– Мы придумаем, как привлечь к нам Цезаря, – промолвил он наконец. – Сегодня народ его любит, завтра тоже, а потом? Люди потратят деньги, которые он роздал, а одними красивыми обещаниями брюхо не набьешь. Быть может, тогда римляне вспомнят о нас.
Цицерон говорил и водил подошвой по натертому полу. Сенатора злила явная слабость собеседника, и мысль заработала быстрее.
– Кто же будет принимать для него законы, воздавать ему почести? Уметь кричать на Форуме – еще не все. Цезарь вот так запросто отшвырнул то, что накоплено веками. А ведь обратный процесс может ударить по нему, и с немалой силой.
– Значит, таково твое решение? – спросил Светоний. Насмешка в его тоне привела Цицерона в ярость, однако Светоний продолжил: – Собираешься противостоять Цезарю, принимая нужные ему законы? Вознося хвалу?
Цицерон с усилием взял себя в руки. У него совсем мало союзников, нельзя пренебрегать даже таким, как Светоний.
– Если мы станем ему перечить, он и нас отшвырнет. И через несколько часов в зал заседаний войдут другие сенаторы, более покладистые. Чего мы так добьемся? – Цицерон вытер с лица пот. – Цезарь может обойтись без нас, однако мы ни в коем случае не должны позволить ему это понять. Сейчас ему в голову не приходит мысль, что можно взять и распустить сенат, но скоро он задумается… Так не станем же форсировать события. Мы идем по опасному пути, и все же, пока мы едины, есть надежда.
– Ты просто его боишься, – сказал Светоний.
– И тебе не помешало бы, – посоветовал Цицерон.
Глава 33
Юлий сидел у фонтана в саду, принадлежавшем когда-то Марию, и потирал пальцами большую золотую монету. Брут, наслаждаясь тишиной и покоем, поедал куриную ножку. Уже возобновились ежедневные заседания сената, но никаких срочных дел не было. В Риме стояла жара не по сезону – лето давно кончилось. Через месяц начнется весна, а сейчас короткие дни должны быть сырыми и холодными. Однако город задыхался от жары и спертого воздуха, даже Тибр пересох. Пока солнце поджаривало Рим, Юлий и Брут ели и отсыпались. Вечерняя прохлада прогонит истому, а днем им хотелось просто посидеть на солнышке, погрузившись в собственные мысли.
Брут протянул руку за монетой, которую изучал Юлий, и, получив ее, иронически хмыкнул.
– Ты тут более худощавый, – заметил он, разглядывая ауреус на солнце, – и волос, я смотрю, побольше.
Юлий невольно прикоснулся к макушке, а Брут бросил ему монету.
– Удивительно, – сказал Юлий, – этот ауреус пройдет тысячи миль и руки неведомых людей. Может быть, когда меня давным-давно не будет в живых, кто-то отдаст мое изображение в обмен на седло или плуг.
Брут поднял бровь:
– Вся ценность, конечно, в твоем изображении, а не в золоте.
Юлий улыбнулся:
– Я понимаю, но мне забавно думать, что мужчины и женщины, которых я никогда не узнаю – и которые в жизни не видели Рима, – носят в кошельках мое лицо. Надеюсь, они хотя бы на него посмотрят, прежде чем купить что-то на эти монеты.
– Слишком многого ты хочешь от людей. Да и всегда хотел, – серьезно заявил Брут. – Они примут от тебя и деньги, и земли, а через год непременно потребуют еще.
Юлий прикрыл рукой уставшие глаза.
– Ты опять о колониях? Я уже слышал от Светония такие речи. Послушать его, мы развращаем римскую бедноту, раздавая людям клочки земли и понемногу денег, чтобы они продержались до первого урожая. Интересно, каким же образом? Восемьдесят тысяч человек получили возможность начать новую жизнь – я использовал свои собственные денежные запасы. И никто не протестовал, кроме моих капризных сенаторов. – Юлий возмущенно фыркнул. – Прошел целый год, Брут, – разве переселенцы вернулись? Ходят и попрошайничают на Форуме? Что-то я не видел.
Юлий сурово нахмурился, словно ждал возражений.
Брут пожал плечами и бросил за спину куриную косточку, угодив прямо в фонтан.
– Лично меня, – заявил он, – никогда не заботили какие-то там крестьяне – пусть хоть перемрут. Кто-то будет голодать, кто-то проиграет все деньги. Других ограбят. Ну, пусть тысяча человек кое-как протянет, занимаясь непривычным им трудом. Так или иначе, в Риме стало меньше нищих, и то хорошо. Тут я с тобой спорить не стану.
– Светоний заявил, что решение «смелое, но безрассудное», – можно подумать, речь шла о ребяческой затее.
– Останавливать тебя никто не стал, – заметил Брут.
– Еще бы они посмели! – бросил Юлий. – В нашем сенате умные головы можно счесть по пальцам на руке. Остальные – лишь угодливые недоумки; их тщеславие заслоняет им все остальное.
Брут пристально рассматривал человека, которого знал так много лет.
– А чего ты ждал? Ведь именно такой сенат тебе и нужен. Они понаставили по городу твоих статуй и все время выдумывают для тебя новые почести, лишь бы удостоиться твоего благодарного кивка. Ты ждешь от этих людей бурных дебатов, а меж тем достаточно сенатору сказать одно неверное слово, и твои стражники выставят его за дверь. Ты сам сделал их такими, Юлий.
Брут опять протянул руку, взял монету и прочел надпись на ней:
– «Пожизненный диктатор» – вот кем они тебя выбрали, а теперь придумывают новые слова, всячески прославляя твое имя. Тебе это не надоело?
Юлий вздохнул и на миг опустил веки.
– Но я заслужил все, что они делают и говорят, – просто сказал он.
Когда Юлий открыл глаза, Брут не смог вынести его холодного взгляда.
