Горожане ответили громким шумом, и Юлий подавил гнев и разочарование. Больше он ничего не стал говорить – боялся не сдержаться. Диктатор спустился с помоста и собрался ждать, пока легионеры расчистят ему дорогу, но люди расступались сами, пораженные случившимся.
Медленно проходя через толпу, Юлий сгорал от унижения. А триумф нужно продолжать. Кони, клетки, повозки, танцовщицы – все будет двигаться дальше, к его новому Форуму, а кончится процессия у храма Венеры. Юлий мысленно поклялся, что, если и там римляне не проявят должного почтения, сегодня неминуемо прольется кровь. Шествие двинулось дальше.
К белым тогам на крыльце сената приблизился человек в серебряных доспехах. Брут гораздо лучше других понял смысл происходящего, и это укрепило его решимость и придало силы. Рим пора очистить от грязи. А потом Брут пойдет своим путем, который отныне перестанет заслонять столь надоевшая тень Цезаря.
Весной Юлий покинет столицу. Поэтому все нужно сделать побыстрее.
Сервилия лежала в темноте и не могла уснуть. Дни стали прохладнее, кончился месяц фебруарий, и начавшийся год – уже по новому календарю – принес дождь в опаленный жарой город. Сервилия слушала, как по черепице стучат капли воды. Вода стекала по водостокам, смывая пыль и сор.
В доме стояла тишина; последние посетители ушли несколько часов назад. Казалось бы, так легко уснуть, но у Сервилии ныли суставы, а роящиеся в голове мысли не давали забыться.
Сервилия не желала думать о нем, хотя незваные воспоминания были единственным ярким пятном в ее старческой жизни. Даже при свете солнца она постоянно возвращалась мыслями к прошлому, а уж ночью ничто не могло остановить поток воспоминаний, врывавшихся в ее бессонные грезы.
Она любила Юлия у ног статуи Александра, и он принадлежал ей телом и душой. А она принадлежала ему. Юлий сгорал от любви – а после суровая жизнь остудила его.
Сервилия горестно вздохнула, кутая в одеяло худые ноги. Сегодня она не надеялась уснуть. Быть может, так и правильно – провести сегодняшнюю ночь, думая о нем. Сервилия не могла забыть лицо Юлия, когда он поднял над Форумом сына, о котором всегда мечтал. Если бы Юлий заметил ее в толпе – не узнал бы Сервилию в седовласой старухе. В миг его величайшего торжества она ненавидела бывшего возлюбленного со всей силой былой страсти. Юлий не способен на глубокую любовь, и Брут понял это давно. Сервилия с горечью вспомнила, как однажды, напуганная предательством сына, она умоляла его изменить решение. Брут утверждал, что Юлий никогда не любил ее так же сильно, как она, а Сервилия и слушать не хотела.
Сервилию не интересовали высокопарные слова Светония или Кассия. Она отлично знала: эти люди просто завидуют Юлию. Они слишком ничтожны, чтобы и вправду думать о республике, они и понять-то не способны ее значение для Рима. Гораздо честнее было бы признаться в своей ненависти к Юлию, который их не замечает. Кинжалами заговорщиков движут гордыня и тщеславие. Сервилия всегда видела мужчин насквозь. Они могут играть в заговоры, придумывать пароли, встречаться по ночам, но правды, в отличие от нее, не признают. А ее ненависть – настоящая ненависть, и не нужно искать высоких причин.
Сервилия коснулась лица и удивилась, почувствовав слезы на морщинистой коже. Вот так незаметно приходят и уходят годы, подумалось ей. С годами уходят радости, остаются боль, и горечь, и слезы, рожденные пустотой.
Скольких женщин брал Юлий в надежде дать жизнь своему семени? Ни разу не попросил он об этом ее, бывшую для него не более чем содержанкой, шлюхой. Ни разу, даже когда ее тело было молодым и здоровым, когда ее лоно могло породить новую жизнь. Юлий пользовался ею, ее умом и осведомленностью, чтобы победить своих врагов. Столько раз Сервилия спасала его, и вот теперь – забыта! Вспоминая, с какой гордостью Юлий показывал сына, она в отчаянии сжимала пальцами одеяло. Он за все заплатит!
Дождь над городом усилился, и Сервилия снова разрыдалась. В мартовские иды город будет чист. Прошлое больше не потревожит ее сна.
Глава 35
Юлий в одиночестве шагал через просыпающийся город, направляясь к сенату. Его сын ночью плакал и не дал ему выспаться. С красными глазами поднимался Юлий на холм, а вокруг торговцы и ремесленники уже готовились к дневным трудам.
Юлию нравился Рим в такой час – воздух после дождя чист и пахнет свежестью, а впереди целый длинный день. Ветер, правда, дул холодный, но Юлий надел под тогу теплую тунику и наслаждался, глубоко вдыхая ледяной воздух.
Тишину утра не нарушал топот охранников. Юлий не желал, чтобы горожане опускали глаза под суровыми взглядами ликторов, и потому ходил без сопровождения. Пусть римляне не захотели, чтобы он принял у Марка Антония царский венец, но персона Юлия все равно неприкосновенна. Диктатор не боится своих сограждан в отличие от Суллы и Помпея, которые обращались с римлянами как с отбившимися от рук детьми. Они боялись народа – силы, поднявшей их на вершину власти. Юлию защита не нужна. Погруженный в свои мысли, он тихонько вздохнул.
Если бы не Клеопатра, Юлий оставил бы Рим много месяцев назад. Находясь вдали от родного города, Юлий любил Рим сильнее. В чужих странах он говорил о нем так же, как об Александрии, Карфагене, Афинах – столицах великих империй прошлого и настоящего. Издали этот человеческий муравейник казался гораздо лучше. Находясь за тысячу миль к востоку от Рима, Юлий с гордостью вспоминал о достижениях римлян в науке, строительстве, торговле. А здесь он задыхался среди мелких интриг и сенатской спеси, и подобные мысли как-то не приходили в голову. Между ним и Римом вставала пропасть, родной город поворачивался к Юлию своим вторым, худшим лицом. На грязных улицах бурлит жизнь, за несколько монет можно купить женщину, мужчину или, если угодно, ребенка. В жару город смердит, словно сточная канава, а в холод тысячи людей мерзнут и голодают до полусмерти. Думая об этом, Юлий порой задыхался от гнева. Мечты разбивались об ужасную действительность, и было нелегко осознавать, что все остается по-прежнему.
Добиться власти, чтобы многое изменить, – это ли не прекрасно? Чего он только теперь не сделает, радовался вначале Юлий. Но, как и многое другое, радость оказалась недолгой. Диктатор сам не знал, чего хочет, и, когда его полководцы явились с известием о волнениях в Парфии, диктатор не отослал их прочь. Римом может управлять Марк Антоний или Октавиан. Октавиан заслужил право оставить свой след в истории города, а сын Юлия, пока он не подрос, должен иметь сильных защитников. Пожалуй, Октавиан, решил Юлий, заранее представив, какое у того будет лицо от радости.
За городом собирали легионы новобранцев для похода на Парфию. Эта молодая надежда Рима давала Юлию уверенность в будущем. Они не выросли циниками и несут миру нечто большее, чем римские мечи и щиты. Они несут с собой мировоззрение Рима, квинтэссенцию его духа. Дух Рима поможет молодым воинам пройти через боль и усталость. Этот дух укрепит их, когда они поймут, что смерть не всегда проходит мимо. Отдавая свои силы и жизнь, каждый станет выше ценить то, за что их отдает. Они уже умеют говорить: «За это можно отдать жизнь» – и поступать соответственно. Город ничего не стоит без молодых, без тех, кто собрался сейчас на Марсовом поле.
