Юлий вспыхнул, увидев, что добрая женщина готова снова расплакаться. Удивляясь собственной черствости, он вдруг осознал, что не выполнил свой долг по отношению к ней. Все эти годы Клодия несла тяжкий груз, а он, хотя и имел возможность его облегчить, не сделал этого. Конечно, перед отъездом следовало нанять кого-нибудь на место Тубрука и документально подтвердить право верной служанки распоряжаться финансами. Клодия явно волновалась, что скажет хозяин о состоянии дома, который она считала своим, и Юлий решил успокоить ее волнения.
– О лучшем и мечтать нельзя, – заверил он, положив руку на плечо домоправительницы.
Напряжение сразу спало. Мальчики-рабы увели лошадей в конюшню, где их предстояло вычистить и накормить, а Клодия бросилась на кухню. Мужчины последовали за ней, причем Цезарь едва переводил дух от волнения – ведь он входил в дом своего детства.
За окнами раздался высокий звонкий голосок, сопровождаемый стуком копыт, – вернулась с верховой прогулки Юлия. Не успев проглотить кусок намазанного медом хлеба, Цезарь вскочил из-за стола и поспешил во двор. Он собирался дождаться, когда девочка войдет в дом, и торжественно с ней поздороваться, но на ритуал попросту не хватило терпения.
Юлии исполнилось всего лишь десять лет, но она как две капли воды походила на покойную мать. Даже густые длинные темные волосы были заплетены в такую же толстую косу, как у Корнелии. Юлий не смог сдержать радостного смеха, глядя, как маленькая наездница ловко соскочила с пони и принялась любовно разглаживать ему гриву, выбирая колючки и травинки.
Девочка услышала звук и обернулась, недоумевая, кто это осмелился над ней смеяться, причем в ее же собственном доме. Встретившись глазами с мужчиной, с подозрением нахмурилась. Юлий же неотрывно смотрел, как юная красавица идет по дорожке, вопросительно склонив голову – именно так, как это делала Корнелия. Отец с удовольствием отметил в походке дочери достоинство: хозяйка дома шла навстречу ожидавшему ее посетителю. Одетая для верховой езды, в простую кремовую тунику и шаровары, с собранными на затылке волосами и без всякого намека на особенности женской фигуры, дочка вполне могла бы сойти за сына, впрочем один признак женственности все-таки нашелся: руку Юлии украшал серебряный браслет, в котором отец сразу узнал свой подарок Корнелии.
Клодия, выйдя на порог, с материнской гордостью наблюдала за встречей.
– Это твой отец, Юлия, – подсказала она.
Девочка, которая в эту минуту стряхивала с рукава пыль, застыла. Потом посмотрела на Цезаря с серьезным выражением.
– Я тебя помню, – наконец медленно проговорила она. – Ты останешься со мной жить?
– На некоторое время, – стараясь сохранить серьезность, ответил Юлий.
Девочка обдумала ответ и кивнула:
– А ты купишь мне лошадь? Я уже слишком большая, чтобы ездить на старичке Гиби. А Ресидий говорит, что мне подошел бы норовистый жеребец.
Юлий не мог оторвать от дочки восхищенного взгляда, – казалось, перед отцовской радостью отступило даже печальное прошлое.
– Я найду тебе самого красивого коня, – пообещал он и в ответ получил улыбку, от которой сердце едва не вырвалось из груди: это была улыбка любимой, но навсегда потерянной женщины.
Александрия стояла на почтительном расстоянии от жара плавильной печи и внимательно наблюдала, как Таббик достал чашу с расплавленным золотом, а потом укрепил ее над глиняной формой.
– Теперь главное, чтобы не дрогнула рука, – без всякой необходимости предупредила Александрия, и мастер начал сосредоточенно, плавно вращать деревянную ручку.
И хозяйка, и мастер относились к шипящему и булькающему металлу с должным почтением. Одна лишь раскаленная капля могла моментально прожечь плоть до самой кости. Поэтому каждый этап процесса требовал осмотрительности и осторожности. Александрия удовлетворенно кивнула: пар со свистом вырвался из вентиляционных отверстий, а низкий булькающий звук постепенно становился все выше. Значит, форма наполняется именно так, как необходимо. Едва золото остынет, глиняную форму надо будет с величайшей осторожностью снять, и тогда из-под нее покажется маска столь же совершенная, как и то женское лицо, которое она повторяет. По заказу сенатора Александрии пришлось решить достаточно неприятную задачу – снять маску с лица его жены, умершей всего несколько часов назад. Затем она сделала еще три глиняные маски меньшего размера, убрав следы болезни, исказившие прекрасное лицо. С величайшей осторожностью художница нарастила плоть там, где ее безжалостно съела жестокая болезнь, и в конце концов сенатор расплакался, увидев лицо, которое унесла от него смерть. Воплощенная в золоте, красавица останется молодой навеки – даже через много лет после того, как муж ее сам превратится в прах.
Александрия осторожно дотронулась до глины, ощущая запертый внутри жар, и невольно спросила себя: сохранит ли муж любовь к той, чей образ отлил в золоте?
Глубоко задумавшись, художница не слышала, как в мастерскую ворвался Брут. Лишь неподвижность его тяжелого взгляда, неизъяснимая словами, заставила девушку обернуться.
– Открой бутылку лучшего вина и сбрось одежды! – провозгласил Брут. Устремив взгляд на ту, о которой мечтал, он даже не заметил стоящего неподалеку с разинутым ртом Таббика. – Я вернулся, девочка! Юлий Цезарь снова в Риме, и скоро этот город вздрогнет!
Глава 9
Брут и Александрия ехали по окутанной сумерками дороге в имение Цезаря. Весь день они провели в постели, и Брут чувствовал себя просто восхитительно. Если бы все его возвращения домой были столь же удачными! Он нежно похлопал подругу по руке.
Непривычная к верховой езде, Александрия крепко обняла мужчину за талию. Выбившийся на ветру локон щекотал шею, и ощущение показалось Бруту изысканно-волнующим. В его отсутствие девочка похорошела и расцвела, красивое тело излучало здоровье и силу. Лицо тоже слегка изменилось, а на лбу появился крохотный шрам от ожога каплей расплавленного золота, по форме напоминающий слезу.
Ветер взметнул черный плащ Александрии, и Брут крепко схватил его край, привлекая возлюбленную как можно ближе. Она же, обвив руками его грудь, глубоко вздохнула. Земля отдавала собранный за день солнечный свет, воздух казался теплым и напоенным самыми восхитительными ароматами. Бруту очень хотелось, чтобы кто-нибудь наблюдал, как красиво и стремительно они несутся через поле к поместью.
Он увидел дом издалека. Свет факелов сливался в яркое зарево, превращая стены в остров света, возвышающийся среди океана ночной тьмы. Натянув поводья, он немного замедлил бег коня и всмотрелся: на мгновение почудилось, что у открытых настежь ворот встречает Тубрук.
Цезарь стоял молча, наблюдая за приближением пары и пытаясь прочитать мысли Брута. Он хорошо понимал, о чем думает друг. Место Тубрука было именно здесь, и молодые люди успели обменяться улыбкой сожаления – в тот самый момент, когда Брут повернулся в седле, чтобы помочь Александрии спуститься с коня, а потом легко спрыгнул вслед за ней.
