– …Цезарь! – вдруг выкрикнул магистрат, и Юлий невольно поднял голову, настороженно прислушиваясь.
Сейчас в кабины заходили последние представители зажиточных слоев, так что ему достался голос из самых дальних рядов. Подошла очередь граждан, обладающих не столь обширной собственностью и более скромными средствами. Юлий улыбался, но в душе все равно царило волнение, хотя он и старался это скрыть. Его электорат состоял из бедных людей – тех, кто видел в эдиле одного из себе подобных, человека, трудом и доблестью добившегося высокого положения. И все же без определенной поддержки богачей сторонники не смогут даже получить возможность отдать свой голос. Результаты второй группы оказались более ровными, и теперь уже Цезарь чувствовал себя увереннее: его положение заметно окрепло. Сейчас Пранд имел семнадцать голосов, Бибул – четырнадцать, а за Юлия было отдано пять, и это вселяло немалую надежду. Утешало и то, что переживания одолевали не только его. Отец Светония от напряжения даже побледнел, и Юлий понял, то Пранд стремится к консульской должности так же отчаянно, как и он сам. Бибул тоже нервничал, он то и дело бросал умоляющий взгляд на Светония, словно друг мог чем-то ему помочь.
За один лишь следующий час лидерство трижды переходило из рук в руки, и вот наконец отец Светония оказался уже третьим, причем отрыв в его результатах упорно увеличивался. Юлий заметил, как Светоний подошел к Бибулу. Толстяк хотел было скрыться в толпе, однако друг крепко схватил его за руку и решительно зашептал что-то на ухо. Впрочем, от гнева шепот был настолько громким, что все окружающие прекрасно расслышали, о чем идет речь. Бибул же покрылся пунцовым румянцем.
– Отказывайся, Бибул! Снимай свою кандидатуру! – вне себя рычал Светоний, не обращая ни малейшего внимания на взгляды Помпея.
Бибул судорожно кивнул, полностью лишенный собственной воли, однако в этот миг на его плечо легла тяжелая рука Помпея. Игнорируя присутствие Светония, консул заставил молодого римлянина сделать шаг в сторону.
– Надеюсь, ты не думаешь о том, чтобы выйти из списка претендентов, Бибул, – веско произнес Помпей. Бибул попытался издать в ответ какой-то звук, однако его не пожелали услышать. – Среди богатых жителей ты явно пользуешься популярностью, а дальнейшие результаты могут оказаться еще лучше, – убедительно произнес консул. – Дойди до самого конца, и – кто знает? – даже если ты не добьешься успеха, в сенате всегда найдется теплое местечко для представителя древнего и богатого рода.
Бибул изобразил жалкое подобие улыбки, а Помпей отечески похлопал толстяка по руке и отпустил с миром. В такой ситуации Светоний уже не осмелился нажимать и лишь холодно наблюдал, как Бибул получил еще три голоса.
К полудню настроение толпы настолько поднялось, что каждый новый результат сопровождался бурными изъявлениями восторга. Разумеется, во многом этому способствовали шнырявшие в толпе продавцы крепких напитков. Даже Юлий осушил чашу, однако вкуса вина почувствовать так и не смог. Время от времени он обменивался ничего не значащими фразами с Бибулом, но сенатор Пранд держался холодно и обособленно. Юлий поздравил его с успехом, тот лишь коротко кивнул в ответ. К сожалению, Светоний не унаследовал умение отца скрывать чувства, и Цезарь то и дело ощущал на себе его сверлящий, уничтожающий взгляд. Открытая враждебность действовала на нервы.
Солнце достигло зенита, и Помпей потребовал, чтобы принесли тенты, – он не собирался париться на жаре. Проголосовала уже сотня центурий, и Юлий теперь шел вторым, оторвавшись от Пранда на целых семнадцать голосов. При подобном раскладе консульские кресла должны были достаться Бибулу и Юлию. Толпа начала проявлять интерес еще более открыто и бурно. Люди толкались, чтобы подойти поближе к успешным кандидатам, и не скупились на приветствия. Юлий заметил, как Светоний вытащил из кармана большой красный платок и нервно вытер со лба пот. Простое, обычное действие показалось настолько заметным и театральным, что Цезарь не смог сдержать угрюмой улыбки. Он взглянул на запад – на холме гордо реял римский флаг.
С Яникула открывался прекрасный вид на город и его окрестности. На вершине холма было установлено каменное основание, а от него поднималась огромная мачта. Часовые чувствовали себя вполне уверенно. Пост считался несложным, во многом он оставался данью традициям прошлого, когда Риму постоянно угрожали враждебные племена и даже армии. В нынешнем году восстание Катилины напомнило о необходимости бдительности, и те, кому пост достался по жребию, не дремали и смотрели в оба. Часовых было шестеро: четыре молодых солдата и два ветерана из легиона Помпея. Они подкреплялись и обсуждали кандидатуры претендентов на консульские кресла, вполне довольные тем, что удалось на время отвлечься от постоянных обязанностей. На закате они сложат полномочия, протрубив в длинный рог и торжественно спустив флаг.
Часовые заметили крадущихся вверх по склону людей, лишь когда из-под ноги одного из негодяев выскользнул камешек и с шумом покатился вниз. Юноши обернулись, чтобы взглянуть, что за зверек нарушил спокойствие, и один из них в страхе вскрикнул: совсем близко пробирались вооруженные люди. Их было семеро – все крупные, испытанные в боях и покрытые шрамами вояки. Увидев, что часовых совсем мало, злоумышленники довольно засмеялись.
Легионеры Помпея торопливо вскочили, нервно раскидывая вокруг еду. Фляга с водой опрокинулась, и на пыльной земле образовалось большое темное пятно. Не успели они достать оружие, как оказались в окружении. Однако дело свое легионеры знали, и потому первый же из налетчиков, кто осмелился подойти слишком близко, тут же рухнул на землю. Остальные, тяжело дыша от быстрого подъема, поспешили на выручку товарищу, и тут раздался резкий окрик.
– Стой! – потребовал Брут. – Кто пошевелится, тотчас умрет!
Центурион бегом поднимался на вершину, а за ним следовали еще два десятка хорошо вооруженных воинов. Впрочем, вполне хватило бы и одного Брута. Все в Риме прекрасно знали и серебряные доспехи доблестного бойца, и тот меч с золотой рукояткой, который он получил в награду за победу в турнире.
Налетчики замерли. Они были ворами и убийцами, однако жизненный опыт совсем не подготовил их к встрече с солдатами регулярной армии. Разбойники мгновенно забыли о недавнем намерении захватить флаг и, словно блохи, посыпались с крутого холма в разные стороны. Кое-кто не удержался на ногах и покатился вниз, в панике бросив оружие. Брут же, слегка задыхаясь, подбежал к флагу; часовые радостно и благодарно его приветствовали. Впрочем, лица их заливала краска смущения.
– Было бы позором сорвать выборы из-за нескольких воров, так ведь? – небрежно бросил Брут и оглянулся на налетчиков: те улепетывали так, что только пятки сверкали.
– Уверен, что мы с Бринием смогли бы дать им достойный отпор, – возразил один из ветеранов. – Но конечно, двое или трое из этих мальчишек наверняка простились бы с жизнью. – Здесь часовой замолчал, осознав, что не слишком-то горячо благодарит спасителя. – Мы рады, что ты так вовремя подоспел, центурион. Но неужели вы позволите им уйти?
Легионер вместе с Брутом подошел поближе к склону. Оба посмотрели вниз, и центурион покачал головой:
