Что же касается Тиена, то из него получился весьма посредственный король, однако он правил больше двадцати лет и оставил после себя наследника, а это всё, что требовалось от него Каладиусу.
Мы перенеслись более чем на двести лет вперёд. Много воды в Труоне утекло за это время. Каладиусу исполнилось уже триста с лишним лет, что было невероятно много даже для человеческих магов, а ведь окружающие и вовсе были убеждены, что великий маг перешагнул уже шестисотлетний рубеж. Однако же внешне он почти никак не изменился за минувшие два века, разве что шрамы его практически окончательно исчезли с лица. Внимательно приглядевшись, их ещё можно было разглядеть, но в мире не было человека, который не устрашился бы так долго глядеть в лицо легендарного волшебника.
Единственное, что поддалось времени – это волосы. К вящей радости Каладиуса они теперь практически не росли уже больше ни на голове, ни на лице, так что больше не было нужды в изнурительной, едва ли не ежедневной процедуре бритья.
Что же касается событий, то их за минувшие столетия произошло весьма много, и далеко не все они были позитивными. За это время Латион, наверное, с дюжину раз воевал с Палатием, провёл три довольно крупные кампании против Кидуи и два относительно значимых военных конфликта с Саррассой. Была даже одна неудачная попытка вторжения в Пунт. Далеко не для всех этих войн Каладиус был инициатором, но он однозначно был важным участником каждой из них.
Мы пропустили всё это по причине того, что ни один из этих конфликтов ни коим образом не отразился на личности самого великого мага, а поскольку мы занимаемся не созданием исторического труда, а жизнеописанием конкретного человека, то ради экономии времени читателя упомянем о них лишь вскользь.
Войны с Палатием, в принципе, вернулись в своё прежнее русло. Обе стороны, похоже, не хотели больше той жестокости и крови, какую мы видели прежде на страницах этой книги. Можно сказать и конкретнее – этого больше не хотел сам Каладиус. Не то чтобы он окончательно отказался от идеи воссоздания империи, просто столь долгая жизнь, похоже, пресытила его. Нельзя сказать, что характер его стал мягче, но, вне всякого сомнения, некоторая радикальность и острота исчезли из его суждений. Он словно понемногу перерастал собственные амбиции, и они казались ему уже не столь важными.
Однако не стоит заблуждаться в отношении великого мага. Та мягкость, о которой мы говорим, не имела ничего общего с тем понятием, которое обычно вкладывается в это слово. Скорее он с каждым прожитым десятилетием, с каждым погребённым монархом, с каждой впустую закончившейся войной понемногу отдалялся от суеты жизни, становился, если можно так выразиться, более иномировым или, говоря проще – непрошибаемым циником. Всё происходящее вокруг понемногу теряло вкус. Каладиус дошёл до той степени отчуждения, когда окружающие люди стали казаться ему бессмысленными насекомыми, которые в своей удручающе короткой жизни совершают множество мелких нелепостей.
Каладиус достиг всех возможных вершин. Он был настоящей легендой. Даже в глухих лесных деревушках Санна вряд ли сыскался бы ребёнок, которому мама или бабушка не рассказывали вечерами немного пугающие сказки-истории о бессмертном маге из Латиона. Иностранные послы и политические деятели почитали за честь получить приглашение на аудиенцию к королю, но лишь избранные могли похвастать аудиенцией у его первого министра, и всякий раз они становились объектами для зависти менее удачливых коллег.
В такой ситуации чего ещё мог желать этот человек? Ему не требовалось ни богатств, ни признания, а что же касается любви, то сделавшись в тридцать лет трёхсотлетним старцем, он добровольно лишил себя столь привычных простым людям любовных треволнений. Впрочем, Каладиус никогда особенно не жалел об этой утрате.
Всё, что требовалось великому магу, это лекарство от скуки – болезни, которая неизбежно поражает тех, кому дарован долгий век. Любые перемены, пусть даже и потрясения – это был способ хоть на время развлечься. Именно поэтому Каладиус так охотно поддерживал любые воинственные начинания латионских монархов. Хотя, признаться, со временем наскучивала и война…
Особенно хорош был один из королей по имени Тьеньян, правивший около восьмидесяти лет тому назад. Став королём в семь лет, он не знал другого наставника кроме Каладиуса. В детстве он называл великого мага дедушкой, а повзрослев – отцом. Кажется, он был готов на всё, лишь бы порадовать своего покровителя.
Именно Тьеньян отличился тем, что решил атаковать Загорье, до которого прежде никому из правителей Латиона не было дела. План был столь же грандиозный, сколь и глупый. Восток Латиона представлял собой глухие места, покрытые болотами и лесами, а Анурские горы, хоть и были невелики, но всё же вполне неплохо служили естественными укреплениями. Переброска войск сквозь эту глухомань была чистой воды авантюрой, да и Делианский перевал, худо-бедно подходящий для торговых возов, был малопригоден для крупных военных соединений.
Каладиус прекрасно понимал это, но даже не подумал препятствовать своему юному протеже. Для него важен был не результат, а процесс. Подчинить Пунт было абсурдной идеей, несмотря даже на то, что в военном отношении это королевство не представляло из себя ничего особенного. Пунт являлся кормильцем всей Паэтты, снабжая соседей зерном, овощами, вином. В качестве торгового партнёра он был ничем не хуже, чем если бы являлся доминионом, но великому магу было скучно.
Война предсказуемо закончилась ничем. Мало того, что пунтийцы вполне успешно обороняли свои земли, так они ещё и ввели эмбарго на торговлю с Латионом, поставив последний в довольно невыгодное положение. Однако же Пунт не хотел терять богатого покупателя, поэтому охотно согласился на подписание мира. Более того, зная, что мессир Каладиус является тонким ценителем вин, специально для него в Латион были доставлены корзины с бутылками из лучших погребов Загорья.
Позже тот же король Тьеньян попытался атаковать Кидую, а также дважды нападал на Палатий. За подобную воинственность он вошёл в историю Латиона как Тьеньян Завоеватель, хотя, говоря по правде, он за свою жизнь не завоевал ни пяди чужой земли.
Каладиус всячески поощрял короля, но не стоит думать, будто бы он всерьёз был заинтересован происходящим. Великий маг уже настолько отделял себя от прочих людей, что глядел за всеми этими войнами примерно с тем же интересом, с каким деревенский мальчишка наблюдает бой между двумя колониями муравьёв. Ему было абсолютно наплевать как на одну, так и, по большому счёту, на другую сторону. Его столь же мало трогали страдания раненых легионеров, латионских вдов и сирот, как и страдания противной стороны.
В этой отчуждённости было нечто пугающее. Было совершенно ясно, что человеческие жизни – не более чем пылинки под ногами волшебника, причём немногим больше он ценил жизни сильных мира сего, понимая, насколько мимолётна и быстротечна их мнимая сила.
Неудивительно, что при всём этом прозвище Губитель Народов прочно закрепилось за Каладиусом, хотя мало кто дерзнул бы произнести его в присутствии великого мага. Молва приписывала ему едва ли не любые события, что происходили в жизни королевства, и зачастую это вполне соответствовало действительности. Но много было и откровенно мифических легенд, будто нарочно созданных затем, чтобы леденить кровь долгими зимними ночами, когда в волоковое оконце врывается снежная пыль, а ветер воет, словно изголодавшийся зверь.
