– Я мог бы избавить королевство от этого тирана, – продолжал меж тем маг. – От этого, и от многих прочих, поскольку Конотор, быть может, один из худших, но всё же далеко не единственный. Но кем бы тогда я стал? Тайным правителем? Уж не проще было бы тогда самому надеть себе на голову корону? Признаться, когда-то у меня были такие мысли. Но это было слишком давно, и теперь уж подобным меня не заинтересуешь. Но даже если я и решусь нарушить свой принцип и устранить Конотора – кто придёт ему на смену? Если уж затевать подобное, то нужно быть уверенным, что в результате станет лучше. Для всех. Поэтому-то мне и нужен человек, способный стать тем правителем, которого достоин Латион.
Говоря это, Каладиус пристально глядел на Вилиодия. Он уже почти целиком открыл все карты – более чем достаточно, чтобы умный юноша всё прекрасно понял.
– Вы понимаете, что предлагаете мне… измену? – слегка дрожащим голосом произнёс герцог.
– Измену – кому? – возразил Каладиус. – Измену этому жирному борову, пожирающему собственных детей? Ведь не измену же королевству, которое наконец-то вздохнёт свободнее? Посмотрите на меня, молодой человек. Я почти четыреста лет служу этому государству. Не кажется ли вам, что в каком-то смысле именно я, а не Конотор представляет Латион в гораздо большей степени?
– Но это ведь будет смена династии. Знать этого не потерпит.
– Династия и так умрёт вместе с королём. Он уничтожил всех прямых наследников династии и бо́льшую часть побочных. Так или иначе, но династия Тионитов в том виде, в каком мы её знаем, прекратится очень скоро.
– Но с чего вы взяли, что они примут меня в качестве короля? Меня, никому не известного провинциала, у которого и молоко-то на губах ещё не обсохло? Даже если вы усадите меня на трон, доживу ли я хотя бы до собственной коронации?
– На этот счёт вы можете быть абсолютно спокойны, милорд. Если рядом с вами буду я, никто не посмеет даже косо на вас поглядеть.
– Вам просто нужна марионетка на троне, не так ли? Ведь вы сами сказали, что считаете себя главным представителем Латиона. Значит, и я буду лишь читать с листа то, что вы мне напишете. А в случае чего – просто найдёте мне замену.
– Мне нужна марионетка на троне? – усмехнулся Каладиус. – Ежели хотите знать, молодой человек, то уже несколько столетий на троне Латиона сидят мои марионетки. В том смысле, что я легко мог управлять, а иногда даже и приказывать любому из королей, начиная с короля Келдона Первого. Иногда я так и делал, не скрою. Но напомню вам о том, что я говорил ранее – я давно уже пресытился всем этим. Настолько, что если вы и откажетесь, мне, по большому счёту, это будет безразлично. Простите, но скале не вредит возня мышей в норах под нею. Хотите, мы сейчас же закончим этот разговор и никогда более не вернёмся к нему?
– Да, мессир, вы оказали бы мне огромную услугу, если бы впредь не ставили меня в подобное положение и не заставляли вести беседы о том, что может стоить жизни мне и моей сестре, – негромко, но твёрдо ответил Вилиодий.
– Что ж, – с явной досадой бросил Каладиус. – Воля ваша. О чём тогда изволите говорить, молодой человек?
– Пожалуй, мне пора вернуться к Пелли, мессир. Она, должно быть, уже заждалась меня.
***
Слух о том, что король, похоже, надумал жениться, облетел двор со скоростью молнии. Конечно, официально об этом не было сказано ещё ни слова, но у придворных обычно нюх на такие вещи. Действительно, его величество уже почти четыре года как был вдов и, что гораздо хуже, остался без наследника. Никто не говорил на эту смертельно опасную тему, но все думали о том, что же будет, если Конотор вдруг умрёт.
У короля было огромное количество бастардов. Всю свою жизнь он был невоздержан и наплодил множество детей. Какие-то из них имели достаточно высокое положение в обществе, поскольку матери их принадлежали к знатным фамилиям и были приближены ко двору. Гораздо большее количество их было безвестными отпрысками шлюх, дворцовой прислуги, мещанок или мелких дворянок. Конечно, с точки зрения закона и обычаев ни один из них не имел права на трон, однако некоторые наиболее дальновидные придворные уже приглядывались к одному-двум из наиболее приемлемых вариантов.
Вероятно, думал на эту тему и сам король, потому что за последнее десятилетие было обезглавлено с полдесятка «мятежников», которым молва приписывала близкое родство с его величеством. И двое из них были казнены в последние два-три года. Вероятно, Конотор боялся, что даже такие наследники могут привлечь к себе сторонников и попытаться оспорить права на престол.
Однако же, преуспев в делах по устранению возможных кандидатов на трон, король оказался в непростой ситуации, грозящей угасанием древней и славной царственной династии, родоначальником котором был сам Увилл Великий. Конотору неоднократно уже предлагали найти себе жену, способную зачать наследника, но тот всякий раз отмахивался. Возможно, он всё-таки чувствовал какое-то раскаяние за смерть жены и детей, и подобные разговоры были для него болезненны.
Многие из числа приближённых к королю отмечали, что в последнее время он и вовсе охладел к женскому полу. Те несколько придворных дам, которых двор втихомолку величал наложницами короля, были удалены от двора вместе с их непутёвыми мужьями. Все они отправились в свои провинциальные имения, причём даже не потому, что надеялись скрыть там свой позор, а по прямому указанию его величества.
Всё более редкие теперь попойки уже не напоминали былые оргии. Изредка король, перебрав с вином, мог позволить себе облапать одну из служанок, или даже поиметь её где-нибудь прямо в полутёмном коридоре. В некоторые минуты особой тоски, которая время от времени охватывала Конотора, он, в компании двух-трёх своих миньонов, отправлялся в бордель, где мог выпустить наружу затаившихся демонов. После несчастных девушек, на теле которых оставались ссадины, кровоподтёки и ушибы, буквально осыпали серебром, а пару раз, когда дело заканчивалось сломанной рукой или ребром, из кошелей извлекалось и золото.
Но всё это было теперь редким случаем, так что многие из тех подонков, которыми обычно окружал себя король, с тоской вспоминали о былых деньках. Однако сам Конотор словно испытывал боль от подобного общения с женщинами, и это очевидно было последствиями тех убийств.
И вот с появлением Пеллионоры что-то изменилось в короле. Он словно смягчился, хоть это и казалось невозможным. Наиболее глупые из придворных решили было, что приехавшие брат и сестра напоминают Конотору его собственных детей, но, на самом деле, не нужно было быть великим прозорливцем, чтобы заметить, что интересует его величество главным образом лишь одна герцогиня, и интерес этот трудно назвать отческим.
Что было такого в Пелли, чего не было в прочих придворных красавицах? Каладиус считал, что это была та провинциальная невинность, которую не встретить при дворе, какая-то чистота и простота. Это был своеобразный парадокс – развратное и злобное животное вроде Конотора тянулось к чистому невинному цветку. И тяга эта была, по счастью, совершенно нетипична для короля.
