Впрочем, Вилиодию удалось создать такой мощный толчок для роста, что и теперь, спустя три десятилетия с тех пор как его не стало, королевство чуть ли не самотёком продолжало крепнуть. Мудрые законы короля, привычка подданных исполнять их – всё это в значительной степени предопределило дальнейшую судьбу государства, так что даже довольно-таки бездарные правители не могли всё это испортить. Во всяком случае, им достаточно было лишь не вмешиваться.
Если что и оставалось неизменным во всём королевстве, так это – Каладиус. Кажется, он застыл во времени – люди, которых он видел ещё в колыбели, старились и умирали, а у него, казалось, не прибавлялось ни единой морщинки. Сейчас, спустя полтысячи лет, на лице великого мага не осталось и намёка на уродливые шрамы от ожогов. Крепкий сухопарый старик с лысой, будто шар, головой, в неизменных тёмных одеждах, которые, казалось, сохранились ещё с тех далёких времён, когда он впервые прибыл в Латион – таков был Каладиус на пороге своего пятисотлетия.
И по веками неизменной традиции он продолжал сохранять за собою два поста – пост верховного мага, и пост первого министра. Что касается первого, то, наверное, во всей Паэтте до сих пор не родился человек, способный его оспорить. Ну а звание первого министра в Латионе давным-давно уже стало чем-то сакрально-декоративным, и функции этого важного чиновника столетиями исполняли другие министры. Ведь – и это тоже казалось почти неизменным – Каладиус почти не проявлял никакого интереса к государственным делам.
Великий маг, словно разочаровавшись в потомках своего короля и едва ли не единственного друга за минувшие несколько сотен лет, начисто игнорировал двор. В последний раз он был в королевском дворце во время коронации Селедора, и с тех пор больше там не появлялся. Более того – и его шикарный особняк в столице пустовал уже около четверти века, а его хозяин перебрался в поместье, находящееся примерно в шести милях от города.
Мрачный нелюдим теперь всё своё время посвящал магии. Если чёрную с красным карету верховного мага и видели в Латионе, так только лишь в Академическом квартале. Его обитатели, многие из которых выглядели куда старше Каладиуса, хотя по возрасту были вчетверо моложе него, были едва ли ни единственными представителями человеческого рода, общение с которыми верховный маг мог ещё выносить.
Каладиусу было тесно в рамках той магической парадигмы, которая в значительной мере уже устоялась среди выпускников Латионской академии. Конечно, сам он во многом выходил за эти рамки, но всё же ощущал, что для перехода на качественно новый уровень ему требуются принципиально другие знания.
Довольно много времени великий маг потратил, пытаясь войти в контакт с лиррами. Конечно же, больше всего ему хотелось бы встретиться с Дайтеллой, ибо не было, наверное, в мире смертного существа могущественнее неё. Однако древняя магиня исчезла столетия назад, и никто не знал – куда. Несколько лет Каладиус занимался её поисками, но нисколько не преуспел в этом. И он отступился, по крайней мере, на время. Великий маг понял, что покуда сама Дайтелла не соблаговолит подать ему какой-то знак, искать её бессмысленно – он либо вовсе не найдёт её, либо же найдёт, но великая затворница едва ли захочет с ним говорить.
Надо сказать, что подобная покорность не была в характере Каладиуса, но он прекрасно понимал, что в данном случае столкнулся с силой, ещё более могущественной и древней, чем он сам. И он уважал эту силу.
В Латионе хватало и других достаточно сильных магинь, и именно Каладиус настоял на том, чтобы некоторые из них могли получить придворные должности. Далеко не все представительницы древнейшего народа стремились стать активной частью королевства людей – в большинстве своём лирры жили довольно обособленно на юго-западе Латиона. Но в конечном итоге некоторые из них соблазнились обещанным влиянием и роскошью, и так при латионском дворе появились первые магини.
Но и здесь Каладиуса ждало разочарование. Лиррийские волшебницы ни в какую не хотели делиться своими секретами. Они готовы были принести свою магию на службу королю, но вот посвящать людей в тонкости лиррийской волшбы не хотели ни при каких обстоятельствах. Также никто из них не соглашался сделаться преподавателями в Академии. У лирр существовала собственная академия неподалёку от Варса, которая называлась Наэлирро – в переводе с лиррийского, «школа лиррийской магии». Там они готовили магинь, и человеческим профессорам даже не снились те сложности, которые вынуждены были преодолевать лиррийские наставники.
Впрочем, лиррийская магия, насколько сумел понять Каладиус, не являлась универсальной и строилась на природной предрасположенности к волшебству некоторых лирр. В этом смысле она уступала человеческой магии, хотя в целом была куда более могучей. Хотя у лирр всё же было чему поучиться – несмотря на то, что процесс манипуляции возмущением у них и людей был различным, но вот в создании артефактов древний народ мог соперничать с самими гномами.
Нам известно, какой интерес Каладиус питал к магическим артефактам и их созданию. Он в совершенстве овладел работой с драгоценными камнями и кристаллами, умел точно рассчитывать количество и размеры граней, их взаимное расположение, углы плоскостей. Всё это позволяло как бы запирать возмущение внутри камня, и при этом не давать ему ни вырваться наружу, ни разрушить своё узилище.
У лиррийских магинь было довольно много артефактов, вызывавших неподдельный интерес Каладиуса, но лирры весьма неохотно давали их в руки людям даже на время, крайне редко соглашались продать или обменять, и совсем никогда – объяснить принцип работы.
В общем, в какой-то момент времени великий маг осознал, что данное направление деятельности пока что не является перспективным. Возможно, когда-то люди и лирры отбросят предрассудки, копившиеся тысячелетиями, и между народами не останется ни вражды, ни тайн, но даже отличающийся легендарным долголетием Каладиус понимал, что вряд ли ему суждено дожить до тех времён.
Оставалось лишь развивать магическое искусство в том русле, которое было ему доступно. Каладиус не был столь самонадеян, чтобы полагать, что он достиг в этом предельных вершин. Понимание глубин и структуры возмущения могло бы дать ему ещё очень много. И вот во время одного из подобных озарений великий маг велел спешно заложить карету, хотя на дворе была ночь, и отправился в Академию. Он знал, что даже несмотря на столь поздний час, найдёт там нужного ему человека.
Возможно, читатель помнит, что когда-то очень давно, когда Каладиус только начал своё восхождение при дворе, в Академии была создана кафедра по изучению структуры возмущения, почётным профессором которой сделался сам великий маг. Поскольку Латионская академия высоких наук была глубоко консервативна, как и все подобные научные заведения, эта кафедра существовала до сих пор. За всё это время она так и не выпустила ни одного студиозуса, но штат её неизменно составлял несколько человек.
Как правило, это были чудаки, считавшиеся отщепенцами среди «уважаемых» членов Академии. По мнению большинства, они занимались совершенно нелепыми вещами, недостойными именоваться научными трудами. Авторитетные учёные маги полагали, что Каладиус – некая неповторяющаяся аномалия, и что подобные умения недоступны ни для кого, кроме него, а потому все те чисто теоретические изыскания, которые проводили на его кафедре, были сродни вычислениям возможностей полёта дождевыми червями.
