Сложно определить меру человеческого терпения. Люди привыкают и терпят практически всё. Но Каррису казалось, что его терпение на исходе. Он был измучен минувшими неделями и всё чаще задавался вопросом – а стоило ли оно того? Когда он подставлял своё лицо под столб пара, он даже близко не мог вообразить, чем это для него обернётся. Надо сказать, что об этом своём шаге он сожалел чаще и горше, чем об убийстве Каладиуса. Оставалось лишь уповать на то, что рано или поздно этот кошмар должен закончиться.
Глава 18. Бездна
– Позволите дать вам на прощание совет, мессир? – прощаясь у порога, произнёс Шабриан.
Настал тот момент, когда у Карриса не осталось причин злоупотреблять гостеприимством лекаря. Заживление шло отлично, и он уже пару недель ходил без повязки. За это время они почти сдружились с циничным медикусом, и их прощание почти можно было назвать сердечным.
– Вы всё равно дадите его, вне зависимости от моего дозволения, – криво ухмыльнулся Каррис; широко улыбаться он по-прежнему не мог – молодая тонкая кожица болела от подобного напряжения.
– Да, потому что совет хорош, – не смущаясь, кивнул Шабриан. – Увы, мессир, я не мог не заметить, что у вас сформировалась некая зависимость от сильнодействующих веществ. Сейчас, когда я больше не смогу наблюдать за вами, у вас будет очень большой соблазн купировать боль настоем бикутис батхис или ещё чем-то подобным. И вот мой настоятельный совет: не нужно этого делать. Потерпите, мессир. Зависимость пока ещё недостаточно сформирована, и, убеждён, двух-трёх недель будет достаточно, чтобы избавиться от неё окончательно. Молю вас, мессир, продержитесь эти недели!
– Заверяю, что ваши страхи преувеличены, мэтр, – как можно бесстрастнее ответил Каррис. – У меня нет никакой зависимости, и уж подавно я не собираюсь пристраститься к дурной траве. Разве я похож на сутенёра или портового грузчика?
– Его светлость дюк Тенитис Второй был заядлым курильщиком дурной травы, – пожал плечами лекарь. – И, поговаривают, когда его подагра усилилась, он перешёл на кашах, который, якобы, его и сгубил. Увы, от этой дряни никто не застрахован. Мой родной брат, – лёгкая судорога пробежала по обычно насмешливому лицу медикуса. – Мой родной брат умер от злоупотребления кашахом. А начинал он с курения дурной травы.
– Я не стану этого делать, обещаю, – Каррис сочувственно тронул Шабриана за плечо.
– Поклянитесь, мессир, что если вам будет трудно сдерживать себя, то вы придёте ко мне.
– Клянусь Белым богом, – серьёзно произнёс Каррис.
– Хорошо, ступайте!
– Прощайте, мэтр Шабриан! И ты прощай, Чандри! Спасибо вам за всё!
– Берегите себя, мессир, – вздохнул лекарь.
***
В особняке возвращению Каладиуса обрадовались. Ну или, по крайней мере, вполне добротно изобразили радость. С тяжёлым сердцем маг вошёл в комнату, которая отныне должна была стать его комнатой. Слуги, надо отдать им должное, были вышколены преотменно – при том, что в комнате не было ни единой пылинки, все вещи лежали так, как их оставил мессир. Даже небрежно брошенный на кресло камзол так и остался сиротливо висеть на спинке, дожидаясь хозяина. Каррис не удивился бы, узнай, что служанки каждое утро аккуратно приподнимали его, чтобы смахнуть пылинки с кресла, и столь же аккуратно клали на то же место.
Здесь всё напоминало о мессире, и это оказалось очень тяжким испытанием для всё ещё болезненного молодого человека. С неожиданным для себя содроганием он лёг на постель Каладиуса, и воздушная перина показалась ему растревоженным муравейником. Казалось бы, за минувшие пять недель он примирился со случившимся и, вроде бы, не слишком-то переживал по этому поводу. И вот опять…
От всего этого неприятные ощущения на лице только усилились. Каррис, с тех пор как Шабриан снял повязку с его лица, несколько раз разглядывал себя в зеркало, пытаясь отыскать в искорёженном лице то черты Карриса, то черты Каладиуса. И, надо сказать, что пока что его образина была столь уродливой, что в ней, не сильно утруждаясь, можно было бы разглядеть лик самого Асса. Всё лицо было покрыто белесовато-розовой кожицей, какой-то неестественно гладкой, словно натянутой на барабан. И при этом сам рельеф лица был какой-то изрытый, словно изжёванный.
По просьбе Карриса Чандри осторожно брил ему голову раз в неделю, так что она сейчас куда больше напоминала череп, покрытый гниющим мясом. Впрочем, это не имело значения. Новый Каладиус, в отличие от прежнего, не планировал становиться завсегдатаем салонов и ассамблей, так что внешность сейчас не имела значения. Даже наоборот – в своих простых чёрных одеяниях, лысый и изуродованный, он как нельзя больше походил на тех страшных колдунов, о которых в детстве он так любил слушать россказни старухи Кенги.
Вот-вот должно было наступить лето, и Каррис планировал направиться в Латион. Однако сейчас путешествие было бы ему не под силу – сперва нужно было залечить раны. Как ни прискорбно, но ему предстояло задержаться в Кинае ещё на несколько недель. К счастью, бывшие знакомцы Каладиуса не спешили возобновлять знакомства – то ли уважали его скорбь по утраченному ученику, то ли, что вернее, просто позабыли об экстравагантном маге в водовороте светской жизни. Так или иначе, но Каррис был страшно благодарен им за такое непостоянство.
Молодой маг не решался признаться самому себе, но в глубине души осознавал, что Шабриан прав. Уже сейчас ему хотелось получить пусть даже ту невеликую дозу, которой снабжал его дважды в день лекарь. Ему был необходим этот лёгкий дурман в голове, который притупляет то, что нужно притупить, и обостряет то, что требует обострения. Каррису действительно казалось, что под воздействием снадобья Шабриана его мысли становились более ясными, поскольку не вились более вокруг непреходящей боли.
И хотя медикус всячески подчёркивал, что в составе его средства нет дурной травы, или бикутис батхис, как он предпочитал именовать это растение, но всё же было совершенно очевидно, что там присутствовали наркотические вещества. И это было именно то, что нужно для Карриса, который так и не пристрастился к спиртному. Отвлечься от боли и подумать о будущем.
Однако же он обещал Шабриану, да и самому себе, что не прикоснётся к наркотику. Помнится, когда мессир давал ему настой дурной травы после порки, то сказал что-то вроде того, что это был первый и последний раз в жизни юного Олни. Мессир ошибся. Впрочем, это была не единственная, и уж точно не самая страшная из его ошибок.
И всё же Каррис твёрдо решил следовать разумному совету лекаря и больше не прибегать к услугам наркотиков. Увы, но с каждым часом решимость его становилась всё слабее, уступая место неуверенности и слабости. Уже на следующий день, лишённый не только спасительного болеутоляющего, но и благотворного общества Шабриана, волшебник начал понемногу сходить с ума от назойливого, словно зуд заживающей кожи, желания вернуться в благословенное состояние лёгкого дурмана.
Следующий день дался ещё тяжелее предыдущего. Каррис почти не притрагивался к еде, все его мысли сейчас, казалось, были сфокусированы в одну точку. Он лежал на кровати – одетый и даже обутый, впав в какую-то прострацию, подтачивающую его волю. Лишь одна мысль билась сейчас в сжавшемся до размеров точки разуме.
