Олни же начал чувствовать боль примерно к пятому-шестому удару, хотя болью это можно было назвать с большой натяжкой – скорее, неприятные ощущения. Первый крик сорвался с его губ где-то на двенадцатом ударе, когда любой другой на его месте уже сорвал бы горло от воплей и рычания. Правда, довольно быстро он наверстал упущенное, и вскоре округа огласилась его истошным ором.
Оставшиеся удары показались несчастному бесконечными, а прошедшее время – вечностью, хотя вся порка заняла не больше двух минут. Наконец последний, двадцать пятый удар обрушился на окровавленную спину подростка, и оба порщика тут же отступили, уступив место сердобольной бабе с мокрым отрезом ткани, который она набросила на истерзанную спину. Ткань эта была вымочена в специальном отваре, который должен был несколько смягчить боль, а главное – способствовать более скорому заживлению. Хотя нельзя не отметить, что оба палача постарались на славу, так что шрамы на всю оставшуюся жизнь были практически гарантированы.
Удовлетворённые свершившимся правосудием, колоны стали расходиться. Сеньор Шейнвил повелел оставить парнишку в усадьбе до утра, поскольку было ясно, что ему нужно отлежаться, и что сейчас он не в состоянии своим ходом добраться до деревни. Дарфе дозволили остаться с сыном, чтобы ухаживать за ним, менять примочки и исполнять иные обязанности сиделки.
Конечно, в дом Олни не внесли. Ему постелили старую рогожу в каком-то пустом помещении, напоминающем дровяной сарай, где остро пахло пылью и мышами. Собственно, парню на это было совершенно наплевать – он находился в каком-то полуобморочном состоянии, плавая в море боли, которая, казалось, растеклась от пылающей и пульсирующей поясницы не только по всему телу, но и заполнила собой весь мир.
Сколько он провёл в подобном состоянии – оценить было сложно. С некоторой периодичностью мама меняла примочки на его спине, но даже это не могло быть ориентиром для отупевшего от боли Олни. Он вообще с трудом понимал – день сейчас, или ночь. Иногда Дарфа подносила ему к губам плошку с водой, и тогда он тупо, не осознавая даже, что делает, втягивал её в себя, но через секунду уже не мог вспомнить об этом.
***
Ближе к вечеру хлипкая дверь сарая скрипнула, впуская внутрь человека. Дарфа испуганно оглянулась и, несмотря на густой полумрак, распознала в вошедшем того самого родственника барина. Не понимая, зачем он пришёл сюда, она сжалась в комочек, словно опасаясь, что её, а главное – её сына сейчас будут бить. Но затем она смекнула, что он, должно быть, пришёл за тем же, зачем приходили к ней и все остальные мужчины, и вздох облегчения невольно вырвался из её груди. За свою услугу она надеялась выторговать из этого барина что-то, что поможет и ей, и Олни.
Но готовую на всё вдовушку ждало удивление, смешанное с разочарованием.
– Выйди, – коротко сказал вошедший, кивнув в сторону двери.
– Зачем?.. – с нотками истерики в голосе спросила Дарфа. Её накрыл ужас, что этот странный человек хочет что-то сделать с её сыном.
– Выйди, – повторил тот. – Не бойся, я ничего не сделаю твоему сыну. Мне нужно поговорить.
– Он не может сейчас говорить… – вяло сопротивлялась Дарфа, в которой страх за Олни перевешивал страх за саму себя.
– Я облегчу его страдания. Не беспокойся, я не причиню ему вреда.
– Я останусь здесь, – насколько возможно твёрдо проговорила Дарфа.
– Ты выйдешь сама, или тебя вынесут слуги, – почти равнодушно ответил незнакомец. – Не волнуйся, через четверть часа ты вернёшься. А пока поди на кухню, я распорядился, чтобы тебе дали поесть.
Властность голоса, а также какое-то интуитивное ощущение, что этот странный человек не желает зла Олни, заставили Дарфу подчиниться. Отчасти, конечно, сыграло свою роль и обещание ужина, поскольку женщина была зверски голодна. Медленно, то и дело оборачиваясь на распростёртое тело сына, она всё-таки вышла из сарая и направилась к дому, очень надеясь, что барин не обманул её насчёт кормёжки.
Тем временем кузен Шейнвила подошёл к Олни и, откупорив небольшой флакончик, дал ему выпить горьковатой жидкости. Глотательный рефлекс у измученного недавней поркой подростка работал плохо, так что парень закашлялся, пролив часть содержимого флакона, однако же уже через минуту замутнённые болью глаза стали приобретать осмысленность и сфокусированность.
Незнакомец подождал пару минут, пока Олни не зашевелился.
– Ну как, тебе уже лучше? – с усмешкой спросил он.
– Что вы сделали? – пока ещё плохо слушающимся языком пробормотал Олни.
– Это обычный настой дурной травы. Ничего особенного – он просто снимает боль. У тебя есть три-четыре часа. Наслаждайся.
– Где мама? – Олни попытался приподняться на руках, чтобы оглядеть сарай.
– Я отослал её покамест, чтобы мы могли поговорить.
– О чём? – тупо спросил парнишка, недоумевая, какая же может быть общая тема для разговора между деревенским воришкой и знатным барином.
– Кто научил тебя манипулировать возмущением? – не тратя времени на прелюдии, спросил незнакомец.
– Меня никто не учил, – зачастил Олни, решив, что его спрашивают о том, кто надоумил его воровать. – Мама ничего не знала. Я сам решил, потому что нам нечего есть…
– Я не об этом тебя спрашиваю, дурачина! – беззлобно рассмеялся незнакомец. – Кто обучал тебя магии?
– Не понимаю, о чём вы толкуете, ваша милость? – испуганно заканючил Олни, решив, что его вот-вот обвинят в чём-то куда более страшном, нежели воровство кур.
– Во время порки ты сотворил какое-то блокирующее заклятие. Кто-то учил тебя этому, или ты додумался до этого сам?
– Меня никто не учил, ваша милость… Просто я скукожился, чтобы было не так больно…
– Скукожился? – расхохотался незнакомец, с каким-то наслаждением повторив это нелепое слово. – Право же, никогда ещё не слышал столь оригинального описания для волшбы! Значит ты, малец, самоучка?.. Что ж, ежели так, то ты можешь далеко пойти! Кто бы мог подумать, что подобный бриллиант может так запросто валяться в этом навозе!..
– Я не понимаю, что вы говорите, сударь… – жалобно пробормотал Олни.
– Скажи, мой вороватый друг, – отсмеявшись, уже совершенно серьёзно заговорил незнакомец. – Какой ты видишь свою будущность? Хочешь ли ты всю жизнь прожить в своей воняющей мочой деревне, ковыряясь в земле и таская чужих куриц, или же тебе было бы интересно попробовать совсем другую жизнь? Проще говоря – хотел бы ты стать волшебником?
Глава 3. Клайдий Сарамага
Клайдий Сарамага с самого рождения получил от судьбы всё необходимое. Великолепный плод, рождённый на скрещенье двух весьма достойных генеалогических древ, одно из которых уходило корнями в древний род финансистов из Саррассы, и чью фамилию с гордостью носил новоявленный отпрыск, а другое, глубоко укоренившись на суровых землях Палатия, восходило ещё ко временам Смутных дней, когда новые дворяне возникали не благодаря знатности герба на своих щитах, а исключительно благодаря своим иззубренным мечам.
