— Покажите-ка вашу печать, — наконец изволил сказать господин бургомистр.
Аларик пожал плечами, подкатил рукав и, быстро преодолев разделявшее их расстояние, сунул предплечье в лицо Лафрою.
— Фу, — сказал он и передернулся, — мерзость-то какая. Это точно оно?
— точно, — Аларик провел подушечкой пальца по застарелому бугристому шраму от ожога, и по нему скользнули белые крошечные молнии.
— Хорошо, — наконец смилостивился Лафрой.
он помолчал, выпил из высокого стакана морса, а потом заговорил.
— Верги полезли к западу от Шаташверина. Прямо из-под земли лезли, хорошо, что в ту пору там неподалеку городской гарнизон учения проходил. Их, конечно, порубили в фарш, но не обошлось без потерь… А коль они однажды тут вылезли, я понял, что теперь надо их ждать частенько. И написал письмо Светлейшему, чтобы помог решить эту проблему. А Светлейший, наш архимаг то есть, дал высочайшее разрешение обратиться к вашему ковену… Что там за ковен у вас? Запамятовал.
— Ковен ворона, — подсказал Аларик.
— Ишь ты, как глазами сверкает, — пробормотал бургомистр, — ну, в общем, теперь вы поживете в Шаташверине, до тех пор, пока мы не убедимся, что опасность миновала.
— И где я буду жить? В крепости? — поинтересовался Аларик.
— Еще чего не хватало, — Лафрой смешно вытаращился, став чем-то похожим на вареного рака, такой же красный и глаза выпученные, — здесь я живу и моя семья. Еще не хватало нам тут темного мага каждый день видеть. Вас, кхе, мой слуга отведет… У нас тут есть дом у реки, на окраине, все, кто в нем жил, умерли от холеры, а наследников не осталось. так что поживете там. Рядом роща и река, Свуфтица. Правда, после сильных дождей она разливается, и порой сильно, но дом был построен на сваях, добротный такой дом, и поэтому ему разливы реки не страшны.
Аларик ничего не ответил, но подумал, что разливы реки страшны голему. И значило это, что Енма придется держать в доме, а это, в свою очередь, уже означало, что весь пол будет измазан глиной. но — ничего не поделаешь. Глина на полу это ведь не самое страшное, что может приключиться.
— Благодарю, — Аларик даже слегка поклонился, — когда я могу увидеть свое новое жилище?
— Прямо сейчас, — с удовлетворением в голосе ответил Лафрой, — как выйдете отсюда, попросите, чтобы Шай вас провел. тут недалеко, за час доберетесь.
— Еще раз благодарю, — сказал Аларик.
А сам, уже переступая порог комнаты, подумал о том, что зря бургомистр не захотел поселить темного мага рядом со своей семьей. Потому что верги — они ведь люди земли, и вылезти могут откуда угодно — в том числе, внутри крепостных стен.
он тут же одернул себя. Потянулся магическим восприятием к полу. Вздохнул. Конечно, какая-то защита была наложена, но она безнадежно устарела, и вообще непонятно, на чем держалось.
Впрочем, то был выбор бургомистра, и Аларик вовсе не собирался его в чем-либо переубеждать.
* * *
на удивление, дом оказался неплохим. Да, он выглядел совершенно заброшенным, да, с балок свешивались седые лохмы паутины, но в целом это оказалось довольно крепкое деревянное строение о четырех комнатах, с пристройкой и даже мансардой, где уместилась одна маленькая комнатка.
мебель осталась от прежних хозяев — тех, что умерли от холеры. Аларик осмотрел тяжелые дубовые шкафы, кровати, столы и стулья, и с удовлетворением отметил, что все это вполне пригодно для жизни, особенно если вспомнить, что в его комнате в замке ковена обстановка была куда скромнее. он заглянул в спальни, пустые кровати из потемневшего дерева стояли мрачными изваяниями, и решил, что не хочет спать там, где, возможно, кто-то умер. не то, чтобы Аларик боялся смерти или мертвецов, но думать о том, что ты лежишь на перине, на которой до этого кто-то расстался с жизнью, было неприятно. И поэтому, когда, поднявшись в мансарду, он увидел что-то вроде кабинета с пухлым диваном, выбор был сделан. Этому поспособствовала ещё и относительная чистота диванной обивки: похоже, диван был куплен незадолго до эпидемии и поставлен в хозяйский кабинет. Поразмыслив, Аларик решил, что купит пару комплектов постельного белья и подушку, и будет спать в кабинете. В конце концов, когда окно будет вымыто, из него откроется хороший вид на речку: в пасмурную погоду она будет темным зеркалом, а в ясную — нарядной синей лентой в обрамлении зеленой травы.
Аларик с интересом осмотрел ящики стола, но ничего там не нашел, кроме отсыревшей бумаги и нескольких ржавых перьев. но зато внизу, когда он вышел в пристройку, на кухню, его любопытство оказалось вознаграждено в полной мере: открыв старинный сервант, он обнаружил несколько больших банок с вареньем, закрытых бумажными листками. Перетянутая тесьмой, бумага топорщилась, как пачки балерин, провокационно обнажая янтарные дольки абрикос, и вишни в тягучем темном сиропе.
Аларик подвинул себе стул и сел на него, опершись подбородком о руки. Взгляд скользил по холодной печи, по ряду начищенных сковородок, висящих на крючьях вдоль стены, по ряду кокетливых банок с вареньями. Веяло от всего этого домашним уютом, и Аларик с тоской подумал о том, что слишком мало этого тихого домашнего счастья ему выпало. Впрочем, теперь это не имело никакого значения: он был темным магом ковена Ворона, его магия была эффективна против вергов, и после каждого боя у него невыносимо и мучительно болела голова.
ГЛАВА 2. Бал в Эверморте
— Почему так получилось, что дядя богат, а мы — бедны?
она задала этот вопрос, крутясь перед зеркалом.
Зеркало было большим, в полный рост, и заключенным в старинную бронзовую раму. Камилла отражалась в нем целиком — от кончиков серебристых парчовых туфелек до самой верхней жемчужинки диадемы. Серебро и жемчуг заманчиво блестели в волосах — слишком светлых, почти белых, отливающих слабым перламутровым сиянием.
Платье тоже было хорошо. Даже страшно думать, сколько отец отдал за него: из атласа бледно-розового оттенка, с корсажем, украшенным мелкими жемчужинками. Подол был расшит шелковыми розами, и такие же розы шли по вырезу, формируя бретели.
Восторг, вот что она испытывала. Это было ее первое платье, и это должен быть ее первый бал. Камилле исполнилось восемнадцать — тот возраст, когда, хочешь-не хочешь, но девушка из благородной семьи должна быть представлена высшему обществу. И вот, бал приближался, приближался… до тех пор, пока не настало это солнечное утро, и старая Ханна не принесла платье.
Камилла все не могла на себя насмотреться. Это не платье — это настоящее чудо! До этого у нее были только серенькие, неприметные, в которых она сама себе казалась бледной молью. А в этом розовом великолепии, с жемчугом в волосах Камилла едва узнавала себя. Даже глаза, казалось, поменяли оттенок: были просто серые — а стали волшебными алмазами, переливающимися, искрящимися, заключенными в темную оправу.
— так получилось, — вздохнула из-за спины матушка, — так устроен мир: твой дядя — старший брат в семье, а твой отец — младший. Старшим всегда достается больше, моя жемчужинка.
