– С чего ты взяла, что не любят? – неохотно, но и без всякого удивления уточнил Саша.
– А это не так? – Дрессировщик – вот же неожиданность! – пожал плечами. – Просто я вчера у Аллы про неё спрашивала и она как-то так… Ну, в общем, не захотела говорить. А Оксана заявила, что сволочи её не интересуют. Правда, ещё один эпитет добавила, мол, твоя Лиса женщина с заниженным порогом социальной ответственности.
– Это как? – хмыкнул Добренко.
– Ты прекрасно меня понял! – огрызнулась Маша. – Или это что, такая страшная тайна?
– Да почему тайна? Всё Мухлово в курсе. Есть у нас один дачник, Марк Платоныч, большого ума человек, аж целый учёный. Вот с ним Лиска роман и закрутила.
– И что? – искренне не поняла Мария.
– И ничего. Женатый он просто. Да и не пацан уже. Сюда наезжает отдохнуть от столичной суеты и тяжести семейных оков.
– Это он так говорит? – догадалась Маша.
– Ну не я же придумал, – кивнул дрессировщик, сунув травинку в зубы. – Жена его тут никогда не появлялась, дети тоже.
– А откуда же тогда узнали, что они вообще есть? – Саша снова покосился на Марию, но отвечать не стал. – Да, чего это я, действительно, – покаялась госпожа Мельге. – Это ж Мухлово, детка. И что, только из-за романа твою Лиску так не взлюбили? Кому какое дело, чем два взрослых человека занимаются у себя в спальне. – Добренко ей явно не поверил, да Маша и сама слышала, что последнее утверждение звучало немного… фальшиво. – Ну, в общем, я поняла. Спасибо, что объяснил.
– Да нет, с этого только началось, – усмехнулся Саша. – Потом этот козёл…
– У тебя все козлы!
– А как мне их ещё называть? Благородными донами?
– Не обязательно, но без козлов тоже можно обойтись.
– Как скажешь, – покорно согласился Добренко. – Этот му…
– Сашь! – Мария дёрнула его за майку и, сама не поняв почему, хихикнула.
– Ладно, ладно. – Дрессировщик уже ухмылялся во всю пасть ничуть не хуже полностью одобряющего его Арея. – Короче, пошёл Марк Платоныч по местным бабам. Уговаривал, чтобы они Лиске мозги вправили.
– Зачем? – ахнула Маша.
– Опасался, что она к его жене нагрянет, – Саша сплюнул изжеванную травинку. – Его, понимаешь, страсть скрутила, любовь, все дела. Но семья же – это святое. А у жены сердце слабое, окочурится ещё, если узнает, про его стрекозлиные пляски.
– И чтоб жена не узнала, он всему селу об этом рассказал? – не поверила Мария.
– Примерно так выходит. Ну Лиску, конечно, заклевали. Да ещё слухи всякие нехорошие пошли.
– Что она другого благородного дона соблазнила?
– Хуже. Лиска-то раньше на ветстанции при ферме работала. Ну и так, по левому. Кому скотину подлечить, дачникам кошечек-собачек пользовала. Деньги брала, конечно. А тут начали трепать, что она животных травит, – это Саша почти выплюнул, да ещё со злобой, с его вечной флегматичностью никак не кантовавшейся.
– Зачем ей кого-то травить? – осторожно уточнила Маша, немного даже испугавшись.
– А вот об этом вопрос не стоял. Травит и всё. У кого-то там телёнок издох, свинья заболела, у дороги собаку сбитую нашли, ещё что-то. Кто виноват? Лиска. Ну, может, для того всякую фигню творила, чтобы потом лечить и деньги сшибать. Всё ж ясно.
– Я-асно, – протянула госпожа Мельге. – Одно не понятно. Что-то здесь многовато отравлений.
– Точно, – Саша яростно поскрёб под банданой. – Странно, что ей Михалыча не приписали. А чего? На людей перешла.
– Так это не Оксана у вас Медичи, значит, а Лиска?
– Да туфта это всё. Не знаешь ты её совсем.
– На самом деле она нежная и трепетная душа? – фыркнула Маша, которой адвокатский энтузиазм Добренко очень не понравился.
И уж, конечно, совсем не потому, что она на дрессировщика какие-то виды имела или всерьёз к его утренним словам отнеслась. Просто… Ну просто не понравился – и всё!
– Мань, Лиска всю жизнь с одной матерью жила, а та болела чем-то серьёзным, не знаю чем. Год назад совсем слегла, так Лиска и пахала, как лошадь, за любой приработок бралась, и вместо сиделки при ней. А прошлым летом мать вообще померла.
– Значит, у нас тут никакая не Медичи, а бедная Лиза[1]? – пробормотала Мария.
– Ну да, её Лизой зовут, – ничего не понял эрудированный господин Добренко.
– Саш, а зачем ты мне вот всё это рассказываешь? Только не говори, что тебе просто посплетничать захотелось, не поверю.
– Да, правду говоря, я хотел, чтобы ты… – знатный укротитель смущённо поскрёб кончик не менее знатного гасконского носа, – потрепалась, что ли, с ней. Знаешь, по-женски. С чего ей деньги понадобились, да ещё такие? Явно же дело не чисто.
– Я же её не знаю совсем!
– И что, это повод даже не пробовать помочь? – нехорошо прищурился Саша.
– Не в этом дело, просто с чего она со мной откровенничать будет?
– Попытка же не пытка.
– Я и пробовать не стану! – возмутилась Маша. – Как ты себе это представляешь? Приходит совершенно чужой человек и начинает тебе в душу лезть? Твоя Лиска пошлёт меня куда подальше и будет совершенно права!
– Да не прошу ей в душу лезть. Просто поговори. Может, поймешь чего, ты же не дура.
– Вот потому что не дура, не буду даже и пробовать, – отрезала Мария Архиповна. – В конце концов, соваться куда тебя не просят – это дурной тон.
– Ну раз так, – Саша снова пихнул руки в задние карманы шорт, глядя на Марию странно, задумчиво. – Тогда, конечно, не надо. Всё верно. Соваться нужно, когда «спасите-помогите» кричат. Да ещё стоит подумать, а то вдруг боком выйдет. И прибыли опять же никакой.
– При чём тут прибыль? – опешила Маша. – Я же тебе совсем про другое…
– Да я понял, – кивнул Добренко. – Ладно, ещё увидимся, а то у тебя опять гости.
Дрессировщик мотнул подбородком, указывая куда-то за забор, за которым и впрямь что-то возилось и даже, кажется, материлось. А рядом с позабытой-позаброшенной «японочкой», навестить которую Мария так и не удосужилась, стояла ещё более потрёпанная грузовая «Газель», по самую крышу забрызганная засохшей грязью.
А вот ответить Саше Мельге ничего не успела, потому что когда она снова повернулась, местного Робин Гуда след уже простыл, даже тени не осталось.
***
А в собственном машином, то есть иркином дворе… В общем, за забором на самом деле происходило странное. На дорожке, с совершенно обалдевшим видом сидел владелец магазина, зефиркин отец и сидел он не просто так, а в обнимку с каким-то здоровенным баллоном интенсивно красного цвета. Замечательный перламутровый галстук Семёныча лежал у него же на плече, майка с сиреневыми кольцами задралась на приличном пузике, а раритетный пиджак был основательно порван подмышкой и по шву лопнул на спине. Вокруг отца нарезала круги Оксана и тоже не просто так, а почему-то на полусогнутых ногах, скрючившись и отставив руки назад, будто квочку изображая.
