– Алекс на меня точно так же ругается? – светло улыбнулась ветеринарша. – Думаете, такого в жизни не бывает? Ещё как бывает. Я в книжке читала, мне Марк давал.
– Угу, «Гордости и предубеждения благородного дома Баскервилей» называется. «Никогда не выходите на болота после наступления темноты, потому что орхидеи ещё не зацвели»!
– Нет, как-то там по-другому.
Маша раздражённо рыкнула, с досады саданув кулаком по ни в чём не повинной лавке.
[1] «Мелкашка» – неофициальное название малокалиберной спортивной винтовки ТОЗ8м, и её дальнейших модификаций, под уменьшенный по сравнению с винтовкой Мосина калибр 5,6 мм.
[2] Enfant terrible – крылатое выражение, несносный избалованный ребёнок, иногда по ошибке используемое в значении просто «ребёнок», «малыш», «наследник».
Глава 12
В которой происходит-таки почти настоящее смертоубийство и самое натуральное ограбление, а Маша понимает, что без Пуаро не обойтись
Мария никогда бы не подумала, что дом может быть несчастным, а вот подишь ты, её старенькая дачка именно так и выглядела, пряталась за рождественскими ёлочками, будто занавеской прикрывалась. Свежевымытые окна блестели слюдяно и празднично, отдраенное крыльцо тоже сверкало и никакого ущерба снаружи не видно, а всё равно неудобством от этого веяло, дискомфортом, даже чем-то таким… Ну будто ни в чём не повинную женщину к позорному столбу выставили – по-другому не скажешь.
Внутри же дома царил кошмарный порядок, настоящую жуть нагоняющая чистота. Оксана сказала, что мебель, которую ещё можно починить, «снесли» в сарай, а остальное на помойку отправили. Судя по тому, как старательно «зефирка» глаза отводила, «отправленного» оказалось гораздо больше, чем годного к починке. Так это или нет, Маша проверять не стала, главное, что мебели не осталось вовсе. И занавесок, и покрывал, и подушек, и посуды, и… А от вида ступенек в свежих досочных заплатках – Колька расстарался – хотелось кого-нибудь убить. Например, ту тварь, которая изуродовала дачу. Ведь годами же стояла, столько пережила, стольких хозяев сменила, а тут!
Кстати в том, что дача – это именно женщина, такая добродушная и радушная хозяйка в летах, но далеко ещё не старая, Мария теперь нисколько не сомневалась. Странно, но эдакое открытие и тени удивления не вызывало.
Мария Архиповна, осознав, что ещё немного, и она начнёт рыдать над несчастной дачкиной судьбой, выбралась на крыльцо, да там и осталась, сидя в чудом уцелевшем плетёном креслице, покачивая ногой, думая тяжкие, но конструктивные думы. И в конце концов, додумалась до того, что надо звонить Ирке. Благо разбитый телефон кто-то подлатал, стянул монументальный корпус изолентой, но даже после такого «ремонта» аппарат гудел исправно, солидно.
– Ты где шляешься, шлындра? – с явным облегчением рявкнула Ирина. От настолько горячего приветствия в ухе моментально тоненько зазвенело. – Я уже силы национальной гвардии в штыки поднимаю, чтобы тебя искать!
– У нас в стране нету сил национальной гвардии, – напомнила Маша, улыбаясь сиреневому кусту.
Почему-то Ирка, вместе с её воплями и дивной манерой выражаться, казалась далёкой и не совсем настоящей. Ну как друг, сто лет назад умотавший за границу всерьёз и надолго. Услышать его, конечно, радостно и приятно, студенческие годы там вспомнить, а то и общую песочницу, но всё равно от осознания, что говоришь с, по сути, абсолютно чужим человеком никуда не деться.
– Нация есть? Гвардия и силы тоже в наличии. Значит, всё на месте, – безапелляционно припечатала Ирка. – Рассказывай!
Маша, откинувшись на плетёную спинку, задрала голову, улыбаясь теперь небу.
– Ир, я, кажется, влюбилась, – сообщила она трубке нежно. – И вполне возможно выхожу замуж.
– Здрасти, приехали! Мельге, ты с какого дуба рухнула? Мне мерещится со вчерашнего перепою или ты до сих пор замужняя дама?
– Делов-то, – безмятежно отмахнулась Мария Архиповна, – разведусь. Долго ли умеючи?
– Ты чего вот только что сказала? – после солидной паузы уточнила Ирка.
– Говорю, не в Италии живём и разводы у нас…
– Да нет, мне послышалось или ты выдала что-то вроде «делов-то»?
– Ага, – с удовольствием согласилась Маша. – Я тут упростилась просто до безобразия. Так сказать, припала к корням и родной природе, вот и… А чего ты хочешь? У нас, чай, не Москва-столица!
– Та-ак, – зловеще протянула подруга. – И кого ты себе накопала? Пастуха или сантехника?
– Дрессировщика, – гордо сообщила Мария.
– Какого ещё дрессировщика? – подавилась дымом до крайности фраппированная Ирка.
– Бывшего. Есть тут такой господин Добренко. Он раньше в цирке работал, то есть укротителем был, тигров дрессировал. А сейчас собак разводит.
– Машка, ты вот сейчас всерьёз? – ещё помолчав, уточнила Ирина. – Я всё понимаю, в постели он может быть настоящий акробат, бог и Зевс-громовержец в одной морде. После твоего законного киселя любой ассом покажется. Но ты подожди с любовью-то, глядишь, само рассосётся? Этот дрессировщик наверняка ни одной книжки не прочитал, разве что букварь, да и тот по слогам.
– В точку, – по-прежнему блаженно щурясь и очаровывая улыбкой солнышко, подтвердила Мария. – Про постель ничего не знаю, хотя многое подозреваю. Но Монте-Карло с Монте-Кристо он путает.
– А я про что?
– Ир, если я захочу книжку почитать, то в библиотеку схожу, – даже для себя неожиданно разозлилась Маша. – А ещё лучше в интернет вылезу. Хотя нет, не вылезу, у нас спутники не летают, так что придется тащиться-таки в библиотеку.
– Какие ещё спутники? – вконец перепугалась Ирка.
– Обыкновенные, с крыльями. Или что там у них есть? Ир, я сама столько книжек перечитала – на десяток нормальных хватит! А дальше что?
– Так и я тебе о том же, дальше-то что? Хотя бы подумай своей убогой башкой, о чём ты с этим циркачом говорить будешь? О приросте надоев на ферме или унавоженности кукурузных полей?
– Это с Павлом говорить не о чем было, – Мария Архиповна успокоилась так же нежданно и разом, как и разозлилась. – И не надо мне тут про мезальянсы, слава богу, я не английская королева, а ты не кузина, королева датская. Я чего звоню? Ириш, продай мне дачу, а?
– А у тебя деньги-то есть, Мельге, чтобы нынче дачи покупать? – ядовитым тоном осведомилась Ирка, явно задетая тем, что она не кузина, королева датская.
– Будут. Если Павел не захочет делить совместно нажитое по-честному, тобишь в суде, то денег даст, никуда не денется.
– А как же гордый уход и «пусть забирает всё, что хочет, мне даже платок с ним делить брезгливо»?
– Ну это я по дури и от расстройства, – самокритично призналась госпожа Мельге. – Знаешь, какую истину я тут для себя открыла? Гордость не в том, чтобы оскорбиться и красиво уйти, а в том, чтобы не позволять себя оскорблять. Свежо, а?
