Афоня в ярости уставилась – да-да, вон как оно
вышло-то, ну кто бы мог подумать?! Стало быть, отныне мы станем употреблять это
имя исключительно в сочетании с формами женского рода! – итак, Афоня в
ярости уставилась на дядюшку:
– Вольно вам надо мной издеваться! Где это вы
красоту нашли? Была бы я красавицей, вы... вы бы...
Она осеклась, но смысл ее слов и так был
прозрачен для Никиты Афанасьевича. Поэтому он хмуро покачал головой:
– Вы красавица, дитя мое, но...
И он умолк столь многозначительно, что это
повергло Афоню в глубокую печаль. Она тоже умолкла, однако в эту минуту обрел
дар речи Гарольд Гембори:
– Вы изволили сказать, что сей господин – ваш
дядюшка? – обратился он к Афоне взволнованно. – Видимо, имя его –
Никита Афанасьевич Бекетов?
– Граф Бекетов, – уточнила Афоня.
– Откуда вам мое имя известно? –
нахмурился Никита Афанасьевич.
Но Гарольд оставил вопрос без внимания, потому
что смотрел только на Афоню:
– Тогда, значит, вы и есть – Атенаис Сторман,
дочь достопочтенного мистера Джонатана Стормана и миссис Айрин, его супруги?
– Ну да, – растерянно кивнула
Афоня, – я в самом деле Атенаис... терпеть не могу это имя, и, ежели
желаете снискать мою дружелюбность, называйте меня по-русски Афанасией. Но
откуда вам известно, как меня зовут и кто мои родители?
– Сударыня, – проговорил Гарольд самым
официальным тоном, что при его разбитой, искровавленной физиономии выглядело
комично... впрочем, он хотя бы встал и несколько отряхнул безнадежно
испорченный наряд, – мисс Атенаис, вы должны знать, что я – достопочтенный
[6]
Гарольд Гембори, второй сын барона Гембори, служу по дипломатической части, как
и все вторые сыновья в нашем роду. Английский посланник в России сэр Чарльз
Гембори – мой близкий родственник. Точнее сказать, дядя. Я прибыл сюда нарочно
для того, чтобы просить вашей руки.
Бекетов и Афоня ошеломленно переглянулись.
Конечно, имя побитого англичанина было им уже известно, однако его намерения и
решительность заставили их просто-таки онеметь.
Наконец Никита Афанасьевич обрел дар речи:
– Вы прибыли из Англии нарочно для того, чтобы
просить руки Афони... то есть, простите, Афанасии? Вот это сила чувств,
достойная восхищения! Но отчего-то у меня создалось впечатление, что вы сию девицу
прежде не видали. Отчего же такая вспыхнула вдруг любовь? Может быть...
осмелюсь осведомиться... ваш дядюшка, часом, не имеет ли отношения к этому
решению?
– При чем тут мой дядюшка? – старательно
скроил гримасу удивления Гарольд, однако тут же догадка мелькнула в его глазах:
– Вы прочли письмо!
– Да вы сообразительны, – ухмыльнулся
Бекетов с явной издевкой в голосе.
– Ну, простите наше неделикатное
любопытство, – вмешалась Афоня, явно пытаясь вступиться за него, потому
что подбородок Гарольда выдвинулся вперед с устрашающе-мстительным
выражением. – Должны же мы были узнать, кто пал жертвой нашего
негостеприимства.
При этих словах Бекетов тихонько присвистнул и
пробормотал, как любят писать сочинители драматических произведений, в сторону:
– Ну и ну, вот хитра, не пойти ли и тебе,
Афоня, по дипломатической части?!
– Вы же никаких верительных грамот не
предъявили, – продолжала его племянница, явно вступаясь за дядюшку, –
прежде чем ввязались в драку. Ну, потом мы и посмотрели ваши бумаги...
Извините, но любопытство наше вполне оправдано.
– Я уже говорил, что мною двигали
исключительно рыцарские чувства, – снова завел Гарольд. – Итак, вы,
мисс Сторман, согласны быть моей женой?
– Нет, – тотчас ответил Афоня и даже
головой помотала для усиления впечатления. – Нет, сэр, это невозможно.
– Почему? – изумленно уставился на нее
Гарольд.
– Ну, я могла бы долго рассуждать о том, что
не могу вот так сразу, очертя голову броситься замуж за незнакомого человека,
что должна узнать вас получше, что слишком молода для замужества, и все такое.
Но вполне довольно и одной причины моего отказа. Тем паче что она самая
значительная. Я люблю другого, только и всего.
Гарольд пожал плечами и ответил с великолепным
хладнокровием:
– Вы можете кого угодно любить. Я хочу
сказать, что молодые девушки вечно влюблены бог весть в кого, но брак – это
нечто иное, не имеющее отношение к любви!
– Постойте, вы же только что признавались
Афоне в любви с первого взгляда, – с коварной усмешкой проговорил Бекетов.
– Ну да, – пробормотал Гарольд, смешавшись, –
но я тогда не знал, что она – это она, то есть что она – ваша племянница.
– Не понимаю, – размышлял вслух Никита
Афанасьевич. – Увидав, как она со мной дерется, вы в нее влюбились, но
узнав, что она – моя племянница, – немедленно разлюбили, однако пожелали
безотлагательно жениться. Что-то я запутался в причудливости ваших чувств.
Право, кто это сказал, что англичане отличаются завидной логикой рассуждений?!
Лгал он, подло лгал!
– Логика тут ни при чем, – с досадой
вмешалась Афоня. – Я все равно не пойду замуж за мистера Гем...
– Однако вам придется это сделать, –
холодно перебил Гарольд.
– Придется? – заносчиво вздернула голову
Афоня. – Это еще почему?
– Да потому, что иначе ваши родители погибнут.
– Что?! – разом воскликнули Никита
Афанасьевич и Афоня, и Гарольд объяснил, переводя свои холодные, голубые,
чуточку навыкате глаза с одного на другую:
– То, что слышали, господа. Они заключены в
Тауэр по подозрению в шпионаже в пользу французов. Ведь мистер Сторман
наполовину француз... Впрочем, обвинение еще не доказано. Суд сейчас как раз
колеблется, принять ли во внимание некие документы, которые свидетельствуют в
пользу Сторманов, или оставить сии бумаги без внимания. Документы находятся в
распоряжении кабинета иностранных дел. С господином министром очень близок мой
дядюшка... И в его власти сделать так, чтобы эти документы были рассмотрены.
Тогда ваши родители, несомненно, окажутся оправданы, а их имущество не будет
конфисковано. Так что сами решайте, мисс Атенаис, как вам поступить:
согласиться выйти за меня и спасти родителей – или бросить их на произвол
судьбы.
– Да это что ж? – изумленно спросил
Бекетов. – Вы нам угрожаете, если не ошибаюсь?!
