И тут Афоня поняла, что не ошиблась – из
фехтовальной залы слышались шаги и голоса. За ней погоня. А окно открыто! Они
поймут, куда побежал злоумышленник. Нельзя медлить!
Она метнулась по галерее к окну Линара.
Церемониться было некогда... Сильным ударом ноги по раме она заставила створки
распахнуться. Каким-то чудом стекла не вылетели, но шуму случилось много.
Впрочем, Афоня об этом не думала. Она вскочила
внутрь комнаты, сильным взмахом расшвыряла по комнате угли, стараясь, чтобы
часть попала на письменный стол, а часть на одежду, разбросанную по стульям. И
шмыгнула в огромный платяной шкаф у стены прежде, чем проснувшийся Линар успел
высунуть голову из-за полога.
Он дико завизжал, увидев огонь, и Афоня,
неплотно притворившая дверцу, уже была готова выскочить и заткнуть ему рот.
Сейчас сбегутся слуги... Да, послышалась беготня по коридору и на галерее.
– Линар! – раздался задыхающийся голос
Гембори, и Афоня поняла, что он заглядывает в окно со стороны галереи. –
Сюда! Спасайтесь! В доме пожар!
– Мою комнату подожгли! – закричал
Линар. – Кто-то бросил в окно горящие уголья и убежал!
– Убежал? – недоверчиво спросил
Гембори. – Вы уверены?
– Вы сумасшедший! – истерически заорал
Линар. – Не думаете же вы, что я прячу поджигателя в своем платяном
шкафу?!
– Выбирайтесь отсюда! – закричал
Гембори. – Коридор полон дыма, лезьте сюда, на галерею!
– Я не смогу, у меня ревматизм! Мои
колени... – бессвязно закричал Линар.
– Залезьте на стул и дайте руку, –
вскричал Гембори. – Я помогу вам!
Линар понесся было к окну.
«А бумаги?! – чуть не вскрикнула
Афоня. – Неужели он со страху про все забудет?!»
– Моя шкатулка! – вдруг закричал
Линар. – Мои драгоценности! Мои бумаги!
– Ну так хватайте их и лезьте сюда,
болван! – закричал Гембори.
– Нет, уйдите! Вы только и ждете, чтобы
ограбить меня! – простонал Линар. – Я уверен, что вы это нарочно
затеяли, чтобы вызнать, где я держу письмо императрицы. Да я лучше сгорю, чем
отдам его вам! В нем залог моего будущего!
– Да пропади она пропадом, эта фальшивка,
вместе с вами, – закричал Гембори. – У меня есть дела поважнее, чем
спасать вас.
В доме царила великая суматоха. Афоня
понимала, что огонь не мог добраться до официальных покоев, до кабинета
Гембори, даже до его спальни не мог. У Гарольда вряд ли хранилось что-то
важное, поэтому единственно ценными документами здесь обладал только Линар, и
лишь ему следовало суетиться.
– Откройте, милорд! – закричал кто-то,
сильно колотя в дверь со стороны коридора. – Пожар! Выходите или вылезайте
в окно!
«Скорей, скорей! – мысленно вскричала
Афоня. – Еще минута – и спасатели набегут со стороны галереи вытаскивать
Линара. И тогда мне ничего не удастся сделать!»
Дыму в комнате собиралось все больше. Бумаги
на письменном столе горели костром, пылала одежда, а Линар все стоял столбом,
растерянно водя глазами по сторонам и изредка истерически вскрикивая.
«Скорей! Спасайтесь!» – чуть не завопила Афоня
во весь голос, с трудом сдерживая кашель, и Линар словно услышал ее мысленный
призыв. Вдруг подскочил на месте, подбежал к стене и сорвал с нее картину в
массивной, слишком громоздкой раме. Афоня не видела, что на ней нарисовано, да
и неважно это было совершенно. Линар ударил картину об пол, рама развалилась. И
Афоня увидела, что из углубления внутри выпал довольно плотный, перевязанной
черной ленточкой бумажный рулон. Линар схватил его, потом пал на пол и
откуда-то, Афоне не было видно откуда, выдвинул небольшую шкатулку, на вид
кожаную. Прижимая к себе шкатулку и бумаги, он ринулся к окну, потом осадил
назад и замер перед шкафом. Перехватил шкатулку под мышку, потянулся открыть
шкаф – и тут Афоня сильным толчком распахнула дверцы и выскочила так
стремительно, что Линар отшатнулся и выронил шкатулку.
Золотые монеты, драгоценности раскатились в
стороны. Линар взвизгнул. Афоня резким движением выхватила у него из бессильных
пальцев рулон бумаг и одним прыжком оказалась на подоконнике.
Обернулась – Линар стоял, бессильно простирая
к ней руки, на коленях среди разбросанных драгоценностей.
– Бегите, не то сгорите! – крикнула
Афоня, поддавшись припадку жалости к этому залитому слезами лицу и несчастным
глазам. В ту же секунду мощный удар сорвал дверь с петель и в комнату вбежали
двое слуг. Один держал топор, другой нес два ведра с водой. Вода вмиг была
выплеснута на стол и на горящую одежду. Тут же появился третий слуга – также с
двумя ведрами. Он поскользнулся на каком-то камне, чуть не упал, вылил воду на
тлеющий стол и одежду...
– Подите вон! – закричал Линар. – Не
смейте ничего трогать! Ловите ее!
Афоня поняла, что пора уносить ноги. Она
перескочила с подоконника на галерейку – и замерла оттого, что в грудь ее
уткнулся пистолет.
– Я так и знал, – хладнокровно сказал
Гембори. – Я так и знал, что это поджог... Спасибо, что добыли бумаги
Линара. Давайте их, быстро.
Афоня попятилась, пряча руки за спину. Если
она кинется через перила, Гембори подстрелит ее влет, как птицу, и бумаги
достанутся ему. Ударить его ногой? Пуля быстрей...
От потрясения, от осознания того, что все
пропало, что она только сыграла на руку врагу, девушка видела все вокруг словно
бы замедленно, ненатурально. Растерянно огляделась... и не сразу поверила
своим глазам, увидев три фигуры, которые, таясь за деревьями, пробирались через
сад. На них никто не обращал внимания в суматохе, охватившей дом.
– Афоня! – раздался знакомый голос, и
сердце девушки вздрогнуло от счастья. Она распрощалась с ним навеки, она
решила, что добудет бумаги, уничтожит их – и простится с жизнью, потому что
жить ей было больше незачем и нечем после того, как он, среди поцелуев и
объятий, назвал ее Лизонькой. И вдруг... Он пришел! Он зовет ее! Он сказал
Афоня!
Девушка рванулась к перилам, забыв о Гембори,
но Гембори не забыл о ней. Он выстрелил как раз в тот миг, когда она спрыгнула
с галерейки, и Бекетов, д’Эон и Шубин, замершие внизу, видели, как широко
раскинула Афоня руки, словно это были крылья, и она пыталась поймать ими
воздух, удержаться в полете... Это произошло в тот миг, когда пуля вошла в ее
тело, а потом они увидели фонтан крови, брызнувший из ее груди... пуля
вырвалась на волю, руки-крылья упали, и Афоня тяжело грянулась наземь.
Она умерла еще в полете, и пальцы ее,
сжимавшие бумажный свиток, бессильно разжались.
