Она посмотрела туда, откуда раздался звук, и увидела лишь знакомый прикроватный столик Джонатана с лампой из белой керамики (близнеца своего светильника), старый журнал «Нью-Йоркер», диск Бобби Шорта («В Таун-Холле», один из его любимых) и одну из многих пар очков для чтения, которые она регулярно ему покупала (дешевые из аптек, чтобы не тратиться на дорогие оправы, потому что он слишком регулярно терял или ломал очки). Но ни один из этих предметов не издавал подобных звуков, а звук этот Грейс слышала – она знала наверняка. Она не знала достаточно, чтобы испугаться. Зачем пугаться знакомых звуков в знакомом месте, даже если услышишь в момент, когда совсем не ждешь?
Грейс отложила ноутбук в сторону, тихонько сползла с кровати и опустилась перед ней на колени, не обращая внимания на шум в голове, так внезапно и сильно на нее навалившийся, что родись у нее в мозгу какая-то мысль, она бы не разобрала ее из-за этого гудения. Она открыла дверь прикроватного шкафчика и увидела только знакомые ей вещи: три больших кожаных кофра, полных джаза, рока, винтажных поп-записей из Брилл-билдинга и «диджери-дую». Плюс несколько меню из ресторанчиков навынос и свернутую программку последнего выступления учеников Виталия Розенбаума. Это был призрак, механическая галлюцинация, не значащая ничего за исключением разве что того, что она соскучилась по мужу и – это только-только начало приходить ей в голову – что не была целиком и полностью уверена, где именно он находится. И все же – если это правда, если Грейс действительно убедила себя, что все это ей послышалось, этот щелкающе-булькающий сигнал «кто-то только что отправил твоему мужу электронное письмо», – тогда зачем она протянула руку, схватила и вытащила сначала один кофр, затем еще один, заглянула внутрь и увидела то, что никак не была готова увидеть? До ужаса знакомый смартфон Джонатана, в немом отчаянии мигающий индикатор «низкий заряд аккумулятора», зеленый индикатор сообщений, говоривший ей – как будто нужно было что-то говорить, – что кто-то только что отправил ее мужу электронное письмо.
Глава девятая
А кто слушает-то?
Итак, конец света приближался на рокочущем нижнем уровне подспудного страха. Грейс закрыла дверцы шкафчика, спрятав загадочный телефон и щелкнув задвижкой, словно аппарат мог попытаться сбежать, а затем в течение долгой ужасной ночи сидела на кровати, мысленно ходя вокруг разверзшейся у ее ног трясины, но не ступая в нее. Края трясины, по счастью, еще не сомкнулись, хотя и не сулили ничего хорошего: там было что-то о Джонатане, а еще что-то о почти незнакомой убитой женщине и что-то о полиции. Генри лег спать примерно в десять вечера, обняв ее на ночь, и Грейс с наигранной веселостью прижала его к себе, надеясь, что он не заметит сотрясающей ее дрожи. Шли часы, а Грейс все не спала.
Перед ней, конечно же, открывалось множество возможностей. Она могла позвонить Робертсону Шарпу Третьему (которого Джонатан долгие годы называл Робертсон Шарп Третьесортный, а иногда и просто Третьесортным) и объяснить, что Джонатан – «Он иногда такой растеряха!» – забыл телефон дома. Поехал ли на конференцию кто-нибудь еще из Мемориального центра, с кем она могла бы связаться? А может, ей позвонить прямо на конференцию, если удастся узнать ее точное название и место проведения? «Детская онкология в Кливленде» звучит довольно расплывчато. Она могла позвонить Стюарту Розенфельду, который замещал Джонатана, но это все равно что во всеуслышание заявить о том, что жена Джонатана Сакса понятия не имеет, где ее муж, и сходит с ума.
Она. Не. Сходит. С ума.
И все-таки…
Грейс мысленно вернулась к утру понедельника, их обычному началу дня, включавшему кофе и завтрак для Генри (единственного в семье, кто завтракал), обсуждение планов на день, состоявших из – она с трудом припомнила – ее пациентов вплоть до четырех часов, потом занятия Генри музыкой, визит Джонатана к стоматологу, чтобы наконец поставить постоянную коронку на нижний зуб, который он сломал в прошлом году в больнице, поскользнувшись и упав на лестнице. И не было ли каких-то неясных планов насчет ужина, чтобы кто-то что-то купил по дороге домой. Кливленд, рассуждала она, вновь и вновь прокручивая события того дня, в планы не входил. Разве что он планировал улететь позже? После ужина с женой и сыном? Возможно, где-то уже в процессе он решил, что подобный расклад не слишком хорош, что весьма редкий ужин в кругу семьи недостаточно веский повод для отказа от позднего вылета на конференцию, которая должна начаться завтра рано утром? Может, он спонтанно принял это решение, проверил свободные места на рейсах, ненадолго заскочил домой за вещами, решив позвонить ей позже и сказать об изменившихся планах.
Он и вправду позвонил в понедельник днем, хотя его сообщение Грейс увидела лишь тогда, когда открыла входящие в полутемном коридоре Виталия Розенбаума во время урока Генри. И поэтому они с Генри поужинали в кубинском ресторане на Бродвее. Само сообщение было ничем не примечательно: «Еду в аэропорт, лечу на конференцию. Название гостиницы не помню – аккредитация у меня в сумке. Встретимся через пару дней. Люблю тебя!» Грейс это сообщение даже не сохранила, да и с чего бы его сохранять? Джонатан уехал на пару дней. На конференции он ездил часто, и они часто устраивались в городах на Среднем Западе с крупными больницами. В клинике Кливленда – это штат Огайо. Или в клинике «Майо» – это в… Миннесоте? Грейс не всегда помнила, что и где, да и зачем ей это? Будто бы ньюйоркцам приходилось отправляться куда-то еще за лучшей медицинской помощью. К тому же он ей звонил, или она ему звонила – в Китае ты или за углом, звонишь всегда по тому же номеру, и отвечает на звонок тот же человек – твой муж.
Но тут Джонатан забыл свой телефон.
Или нет – не забыл. Теперь Грейс с ужасающей и безжалостной ясностью поняла одно: телефон Джонатана никак нельзя было забыть там, где она его обнаружила, – засунутым за кожаные кофры в прикроватной тумбочке. Люди не «забывают» такие важные вещи, как мобильные телефоны, в местах, куда так трудно добраться.
Вот эта странность и не давала ей покоя.
Обсуждение планов на день: проверено.
Изменение планов: проверено.
Случайно оставленный телефон после впопыхах переданного сообщения об изменившихся планах: не проблема.
Но положить телефон у задней стенки прикроватной тумбочки, за кожаными кофрами?
Совершенно бессмысленно. Дело в том, что Джонатан любил проверять телефон. Он как-то сказал, что от звуков ее голоса, даже с профессиональными нотками по офисной линии, ему становилось безопаснее и спокойнее, и эти слова тронули Грейс. Она знала – всегда знала, – что с самой первой их встречи он считал ее своей настоящей «родней». Она знала, что привнесла в его жизнь то самое ощущение надежности и очага, чего он был практически лишен в своей кровной семье. То, что он начал с ничего не обещавшего старта и превратился в тонко чувствующего, любящего и целеустремленного человека, говорило ей все, что ей следовало знать о том, что он собой представляет.
Но, даже размышляя об этом, Грейс припомнила кое-что еще. Или кого-то еще. Женщину, много лет назад лежавшую на кушетке у нее в кабинете. Кушетка осталась та же, но кабинет сменился. Прежний, самый первый располагался на Манхэттене, за Йорк-авеню в районе Верхних восьмидесятых улиц. Тогда Грейс только начинала карьеру психоаналитика, только что закончила обучение, покинув тесные, жутковатые покои мамы Розы, и эта женщина, эта пациентка… Грейс не смогла бы припомнить ее имя, но помнила ее шею, довольно жилистую и длинную, которой можно было даже позавидовать. Женщина пришла одна, но заговорила не о себе. Ей хотелось поговорить о муже, поляке-юристе, работавшем помощником адвоката. Она впервые встретилась с ним в местном спортзале, а потом в своей любимой кофейне, где тот человек во время коротких ухаживаний откровенно рассказал ей ужасную историю о своем детстве, полном лишений и страданий, которая растрогала бы самого закоренелого мизантропа. Из практически неграмотной семьи в университет, потом эмиграция в одиночку, приезд без гроша в кармане и с дипломом адвоката, совершенно бесполезным в Соединенных Штатах, из-за этого работа на юристов младше и менее одаренных, чем он, жизнь в ужасной, снимаемой в складчину квартире, практически в общежитии в Куинсе, постоянные угрозы депортации – словом, жуткая история. До тех пор, пока она не спасла избранника своей любовью, браком и практическими советами и действиями для подтверждения его юридического образования. Та женщина как-то раз сказала, когда Грейс тонко намекнула, что, возможно, та не столь уж хорошо знала своего мужа, как ей казалось. «Взгляните, откуда и кем он прибыл и кто он теперь, – ответила женщина. – Вот и все, что мне нужно знать».
