– Он работает в Мемориальном центре Слоуна-Кеттеринга. – Грейс попыталась вложить в эти слова как можно больше серьезности, чтобы полицейские осознали всю важность момента и прониклись уважением, если не к ней, то хотя бы к этому известному учреждению. Как правило, людям хватало одного только упоминания Центра. Правда, теперь, даже произнося эти слова, какая-то часть ее самой даже удивилась: «Не в последний ли раз я это говорю?» – Мой муж доктор.
– Доктор… чего?
– Он врач. Педиатр-онколог. Лечит раковых больных, – добавила она, если они уж совсем полные идиоты. – Детей.
Мендоза откинулся на спинку своего кресла. В воздухе повисла долгая и тяжелая пауза. Казалось, он сканирует Грейс, пытаясь обнаружить в ее словах некую закодированную информацию. Затем, судя по всему, он все же сделал для себя какие-то выводы.
На столе стояла коробка. Самая обычная коробка для хранения документов, ничего особенного. Она находилась здесь с самого начала, когда эти трое только пришли сюда и расселись по местам. Наверное, поэтому Грейс и не обратила на нее никакого внимания. Но сейчас Мендоза потянулся за коробкой и придвинул ее поближе к себе. Затем снял с нее крышку, бросил на соседний со своим креслом стул и извлек из коробки папку. Она оказалась не очень толстой. Хороший знак, да? По крайней мере в медицине толстая папка всегда хуже, чем тонкая. Когда полицейский раскрыл ее, Грейс с удивлением увидела знакомый логотип больницы в виде стилизованного кадуцея, в котором жезл Асклепия был направлен вверх стрелой, а обвивающие его змеи превратились в постмодернистские кресты. Грейс внимательно разглядывала этот простой образ в полном оцепенении.
– Миссис Сакс, – сказал Мендоза, – возможно, вы этого не знаете, но ваш муж больше не работает в Мемориале.
Щелк!
На секунду она была захвачена врасплох и никак не могла сообразить, что же поразило ее больше – то, что он сказал, будто Джонатан больше не работает в больнице, или то, что он упомянул такое знакомое, но мало известное посторонним название этой больницы.
– Нет, – произнесла она. – Это невозможно. То есть я этого не знала.
Он поднес листок поближе к себе и принялся внимательно изучать его, и Грейс оставалось только продолжать пялиться на знакомый логотип, просвечивающий через бумагу.
– Как утверждает доктор Робертсон Шарп…
«Третий, – мысленно произнесла Грейс. – Третьесортный».
– Доктор Джонатан Сакс был освобожден от занимаемой им должности первого марта этого года.
Щелк! Щелк!
Он посмотрел на Грейс поверх листка.
– Вы этого не знали?
«Ничего не говори, – предупредил ее какой-то отчаянный внутренний голос. – Не предоставляй им ничего такого, что они могли бы использовать и ухудшить положение дел». Поэтому она лишь отрицательно покачала головой.
– Вы хотите сказать, что, мол, нет, не знали.
Необходимо сказать вслух, поняла Грейс. Для протокола.
– Я не знала, – с трудом выдавила она.
– Вы не знали также, что перед увольнением у него были дисциплинарные взыскания в количестве двух?
Она опять покачала головой, потом, вспомнив о необходимости говорить, произнесла вслух:
– Нет.
– А также имело место третье нарушение больничного кодекса поведения, вследствие чего юридический консультант рекомендовал увольнение из центра без права восстановления.
Нет. Щелк! Щелк!
«А что там Джонатан поделывает?»
– Я хочу закончить на этом, – сообщила Грейс полицейским. – Мы можем остановиться?
– Нет, к сожалению, мы не будем останавливаться.
– И вы говорите, что мне не нужен адвокат?
– Миссис Сакс, – сердито буркнул О’Рурк. – Зачем вам адвокат? Вы что же, прячете своего мужа? Потому что если вы его скрываете, тогда да, адвокат вам понадобится, причем очень хороший.
– Но… Но я никого не прячу. – Грейс почувствовала, как горит у нее лицо. Правда, она не плакала и не собиралась этого делать. – Я думала, он сейчас находится на конференции. Он сказал, что уезжает на конференцию по медицине. – Ее голос показался жалким даже ей самой. Грейс-психоаналитику хотелось накричать на себя. – На Среднем Западе.
– Средний Запад большой. Где именно? – поинтересовался Мендоза.
– Я думаю… в Огайо?
– В Огайо.
– Или… в Иллинойсе?
О’Рурк недовольно фыркнул.
– Или в Индиане. Или в Айове. Они все кажутся одинаковыми, верно?
Для жительницы Нью-Йорка, да, они все были одинаковы. Как весь мир для Саула Стейнберга: все то, что находилось за пределами реки Гудзон, называлось «где-то там».
– Я не помню, что он сказал. Там должна была проводиться конференция по детской онкологии. Он…
Ее передернуло. Потому что скорее всего он уже не был тем, кем она хотела его только что назвать. Господи Иисусе! Джонатан.
– И в вашей квартире его нет.
– Нет! – выкрикнула она, адресуя ответ им обоим. – Я же говорила, его там нет.
– Хотя телефон его, похоже, там. Его местоположение уже определили.
– Да, верно. Его телефон в квартире.
О’Рурк подался вперед. Казалось, его щетина успела вырасти даже за один час. «Наверное, он бреется дважды в день», – как-то неясно мелькнуло в голове у Грейс. Джонатан брился по утрам, но иногда пропускал эту процедуру, если очень торопился на работу.
– Телефон вашего мужа находится у вас в квартире, а его самого там нет.
Грейс кивнула, так как в этом по крайней мере не было ничего необычного. Или так должно было быть.
– Все верно.
– Эту деталь вы могли бы упомянуть, – неодобрительно заметил О’Рурк.
Она неопределенно пожала плечами. Ей было даже приятно видеть его раздраженным.
– Вы не спрашивали меня, где находится сейчас его телефон. Вы спросили только, где он сам. Он не взял телефон с собой – просто забыл его дома. И это не первый раз, когда он забывает его. Ну и что из этого? Я обнаружила телефон вчера вечером, поэтому и не знаю, где сейчас мой муж. Потому что он забыл свой телефон, и я не могу с ним связаться.
«Вот так выпад! – подумала она в заключение, а Грейс-психоаналитик добавила: – И это о чем-то говорит?»
– И это вам о чем-то говорит? – тут же отреагировал Мендоза.
Грейс чуть не рассмеялась. Нет, конечно, это ей ни о чем не говорило. В этом деле ей вообще ничего ни о чем не говорило.
– Послушайте, это… – Неважно, что сейчас подразумевалось под емким словом «это». – То, что вы сейчас рассказываете мне про Джонатана. Я не обвиняю вас в том, что вы все сочиняете. Все это ужасно, и, по всей вероятности, мне придется усвоить очень многое, что я узнала здесь, но мне все равно непонятно, какое отношение это имеет к вам. Я хочу сказать, что если вдруг он действительно потерял работу, но ничего мне не сообщил, тогда ясно… – Она замолчала и перевела дыхание. Даже это ей стоило большого труда выговорить. – Нам с ним придется о многом поговорить. И разговор будет тяжелым, но все это произойдет только между нами. Так почему мы сейчас разговариваем об этом в полицейском участке?
