– Доктор Шарп, – начала Грейс. – Мне известно, что Джонатан в две тысячи тринадцатом году получил дисциплинарное взыскание. Хотелось бы услышать об этом поподробнее.
– Он получил несколько дисциплинарных взысканий, – резко ответил Шарп. Почему он вдруг разворчался именно сейчас, хотя до этого разговаривал вполне дружелюбно, Грейс не поняла. – Первое – за то, что принял деньги от отца одного из пациентов. Но этот отец отказался разговаривать с представляющим интересы больницы адвокатом. Дело пришлось замять. Второе – за инцидент с Уэйкастером. На лестнице.
На лестнице, где он «поскользнулся». Поскользнулся на лестнице, сломал зуб, который пришлось лечить – этот зуб, кстати, теперь немного отличался по цвету от остальных. Раньше Грейс верила этой сказке. Вот только Джонатан не поскальзывался, теперь она в этом не сомневалась.
– С Уэйкастером, – повторила Грейс.
– С Россом Уэйкастером. В самом начале работы он был куратором Джонатана. Мне казалось, они неплохо ладили. Ни от одного из них не слышал, что они конфликтовали. Но Росс напрямую схлестнулся с Саксом из-за матери Альвеса. Разыгралась самая настоящая сцена. Ее видели четыре или пять свидетелей, а Уэйкастеру потом даже швы наложили. Но все равно мне тогда пришлось настоять, чтобы Росс подал заявление. В этот раз слушание состоялось. А потом еще одно – из-за интрижки с Альвес.
Шарп замолчал, посмотрев на Грейс так, словно она перед ним только что появилась.
– Полагаю, об этих отношениях вам известно?
– Известно, – с важным видом ответила Грейс, удивляясь, что он вообще задал этот вопрос. После кровавого убийства женщины, о которой идет речь, исчезновения мужчины, о котором идет речь, и прозвища, которым Джонатана любезно наградила «Нью-Йорк пост», каким наивным надо быть, чтобы предположить, что Грейс ничего не известно. Прозвище «Док-убийца» Грейс впервые увидела на прошлой неделе в репортаже Ассошиэйтед Пресс в «Беркшир Рекорде» (репортаж поместили рядом с невинной статьей, как сэкономить на отоплении). Именно из этого репортажа Грейс также узнала, что она – доктор Грейс Сакс – вычеркнута из списка подозреваемых в убийстве Малаги Альвес. Ей бы приободриться от этой новости, но сам факт, что ее вообще подозревали в этом преступлении, пусть и недолго, давил тяжелым грузом.
– Полиция в разговоре со мной не очень-то вдавалась в детали, – добавила она.
Шарп пожал плечами. Он понятия не имел, что полиция сделала, а что – нет.
– Если вам есть что еще сказать, с радостью выслушаю, – напрямую сказала Грейс.
Шарп поджал губы.
– Помню пациента – мальчика восьми лет с опухолью Вильмса. Сакс был его лечащим врачом. Мать мальчика приходила каждый день. Одна из медсестер обратилась ко мне с опасениями.
Он умолк на какое-то время, и Грейс его подтолкнула:
– Опасения.
– Они особо не скрывались. И даже не пытались. Медсестры натыкались на эту парочку повсюду и беспокоились, что такое поведение не красит больницу в глазах других пациентов. Так что я снова вызвал Сакса. Сказал, либо он прекратит это, либо я сделаю ему выговор с дисциплинарным взысканием. Было это где-то прошлой осенью. Осенью две тысячи двенадцатого. Может… в ноябре? И он заверил меня, что все уже закончилось. Сказал… по-моему, он говорил, что переживает тяжелый период. И даже ходил к психологу из-за импульсивного поведения. Импульсивного поведения, – с отвращением повторил Шарп. – Все гадаю, откуда он таких слов набрался.
Грейс на этот счет гадать не приходилось.
– Но все его обещания – пустой звук. Далее последовала их с Уэйкастером стычка на лестнице. Как я уже говорил, там были свидетели.
– Да, – тихо проронила Грейс. – Говорили.
– И повреждения, телесные повреждения.
Грейс кивнула.
– Итак. Два отдельно взятых инцидента. Два отдельных взыскания. Но именно последнее послужило основанием для увольнения. Хочу, чтобы вы знали – даже тогда я предложил ему компромиссные варианты. Сказал: «Послушай, ты можешь поработать ординатором. В твоем положении не отделаешься переводом в амбулаторное отделение». Предлагал я ему и лечиться. И даже думал, что, возможно, смогу уговорить попечительский комитет отправить его в отпуск по состоянию здоровья. Уверен, мы смогли бы найти способ устроить все так, чтобы это не выглядело увольнением. Я, конечно, не надеялся, что он вылечится, – добавил Шарп. – Ваши коллеги же утверждают, что такое не лечится. А вы так же говорите?
Грейс оставила этот вопрос без ответа и просто сказала:
– Вы делали то, что должны были.
– Как я сказал, мы не сомневались в его квалификации. Он был отличным врачом. С задатками великолепного специалиста. Но вел себя так, что оставлять его в больнице уже было никак нельзя.
В кармане куртки у Грейс завибрировал мобильник. Звонил отец – по крайней мере, высветился его домашний номер.
– Алло, – произнесла Грейс, благодарная за неожиданную паузу в разговоре с Шарпом.
– Мам?
– Привет, дорогой.
– Можно мы в кино сходим? Сеанс в половине четвертого. На углу Семьдесят второй улицы и Третьей авеню.
– Хорошо, идите. Ты с дедушкой пойдешь?
– С дедушкой и с бабушкой. Ты не против?
– Конечно нет, – ответила Грейс. – Когда сеанс закончится?
Сын сказал, что в шесть вечера. Ночевать они останутся у отца.
Таков был их первый приезд в Нью-Йорк с того декабрьского дня.
Положив телефон на стол, Грейс заметила на себе взгляд Шарпа. Может, то, что она отвлеклась, заставило его заметить ее присутствие.
– Дочка?
– Сын. Генри.
«И у него нет опухоли мозга», – едва не добавила она.
– Он собирается в кино вместе с бабушкой и дедушкой.
– О своих родителях Джонатан не рассказывал, – заметил Шарп, снова глядя куда-то вдаль. – Я до прошлого года не знал, что он вырос на Лонг-Айленде в городке по соседству с моим. Сам он из Рослина, а я вырос в Олд-Уэстбери, – многозначительно добавил он, хотя Грейс не знала, зачем ей эта информация. Для жительницы Манхэттена Лонг-Айленд был единым целым и не делился на части. – Кстати, – добавил Шарп, – конкурс на звание «Лучший доктор» обычно проходит через руководство больницы. Пресс-служба предлагает нескольких кандидатов. Разумеется, журналисты опрашивают врачей по всему городу, но работают всегда через пресс-службу. Но в этот раз – нет. Руководство больницы узнало о конкурсе только тогда, когда в администрацию прислали номер журнала. Все страшно разозлились, скажу я вам. Мне позвонили и спросили: «Ты что-нибудь об этом знал?» Конечно, я ничего не знал. С чего вдруг журнал «Нью-Йорк» называет Джонатана Сакса одним из лучших докторов? Их же обычно интересуют достижения национального масштаба. Я был сбит с толку, как и все остальные. И тут ко мне приходит одна из штатных врачей, закрывает дверь и заявляет, что все это неспроста. Кто-то в этом журнале – тетушка девочки, которую лечил Джонатан Сакс. Она добавила, что долго не решалась об этом рассказать, но решила, что такая выходка переходит все границы и кто-то должен об этом узнать.
