– Что значит, у вас не было свидания? Ты до такой степени лишился яиц, что не решился ее пригласить?
– Когда я лишусь яиц, я сообщу об этом в Times.
– Тогда почему свидание так и не состоялось?
Хороший вопрос. Между нами с Холли, несомненно, возникла химия. И обычно у меня не случалось никаких проблем с тем, чтобы пригласить женщину на ужин. Но Холли по какой-то неведомой причине боялась согласиться встретиться со мной. Это интриговало меня еще больше, заставляя гадать, что скрывается под ее красотой и почему она так меня боится. Я все больше желал заставить Холли принять приглашение на ужин.
– Не знаю.
– Значит, ты уже пытался пригласить ее?
– Да. И она ответила отказом, но, правда, при этом призналось, что ей этого хотелось. Мы с ней постоянно обмениваемся сообщениями.
Я подумывал о том, чтобы позвонить ей, но мне не хотелось спугнуть ее. Я не мог рассказать об этом Беку, потому что Бек спросил бы меня, почему я так к ней отношусь, а ответа у меня не было. Я бы даже не смог ответить, почему я бесконечно смотрю на экран телефона в ожидании ее ответа. Я бы даже не смог объяснить, почему у меня так екало сердце каждый раз, когда сообщение наконец приходило.
– Охотничий азарт, – сказал он. – Со мной такого никогда не было, но…
– И вовсе не в этом дело. – Я никогда не пытался завоевать женщину просто из спортивного интереса. – Это, скорее, можно сказать о Тристане, а не обо мне.
Бек кивнул, но по его тщательно сдерживаемым движениям и мимике я понимал, что ему безумно хочется узнать больше.
– Даже не знаю, что со мной происходит, – сказал я. – Она из Америки. И…
Мне приходилось встречаться с американками, так что Холли мне нравилась вовсе не из новизны. И даже не из-за того, что она умудрялась быть одновременно по-детски наивной и дьявольски осмотрительной, даже подозрительной. Она была достаточно прямой и откровенной, чтобы отказаться дать мне свой номер телефона и попросить вместо этого мою визитную карточку, и в то же время сдержанной, так и не объяснив мне, почему не хочет поужинать со мной.
– Может, все дело в твоем мазохизме, пусть и не ярко выраженном, – сказал Бек, выловив из своего стакана с минералкой дольку цитруса и положив ее на блюдечко. – Чертов лимон.
– Я люблю непринужденную жизнь. Вот почему я обычно заканчиваю отношения, когда в них появляется напряг. Так что мазохизм – это не про меня.
– В общем, получается полная хрень. Я не позволю тебе в этом увязнуть, приятель.
– Что? – возмущенно произнес я. – Вообще-то я люблю женщин. Я люблю заниматься с ними сексом, даже дружить, но уж никак не страдать из-за них. Поверь, уж чем-чем, а мазохизмом я не страдаю ни в психологическом, ни в эмоциональном плане.
Между нами повисло молчание. Обычно Бек не сдерживался и прямо говорил мне все, что думает. Это касалось всех нас, шестерых друзей. Учитывая испытания, которые мы преодолели в детстве, все наши встречи были отмечены теплотой и доверием, и мы старались оставаться предельно откровенными, ничего не скрывая друг от друга.
– Ты что, не согласен? – спросил я его.
– А как же Бриджет? – произнес он.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе ведь нравится страдать из-за нее.
– Я просто не перестаю винить себя в нашем разрыве. Это точно не мазохизм. – Когда мы расстались, я был еще очень молод, но это не оправдание.
– Я вовсе в этом не уверен. Думаю, что ваше расставание превратилось для тебя в некий миф, которым ты упиваешься.
– О чем ты, черт возьми, говоришь? Что было, то прошло. Мы с ней были вместе. Любили друг друга и были счастливы. Я все испортил, порвав с ней отношения из-за какой-то глупой размолвки. Когда я наконец соизволил вытащить голову из задницы и попытался все исправить, поезд уже ушел – она начала новую жизнь. Так что я просто полный идиот, и мазохизм тут ни при чем, это факт.
– Ну, я вижу все это несколько по-другому.
Мне нравился Бек, я его нежно любил. Не просто как брата, а как друга, которому можно безоговорочно доверять. Однако, надо признать, в тот вечер он меня просто бесил. Я взглянул на экран телефона, чтобы уточнить время. Черт, где же остальные?
В этот самый момент к нам подошел Гэбриэл.
– Богом клянусь, если бы я был голубым, то обязательно залип бы на Гэбриэла, – пошутил я, наблюдая, как он стремительной походкой приближается к нашему столу.
– Ты что, решил устроить каминг-аут на нашей вечеринке? – спросил Бек.
– Ты правда голубой, что ли? – спросил Гэбриэл, невозмутимо глядя на меня.
– Нет, но если бы был, то ты вполне в моем вкусе.
Гэбриэл закатил глаза и вытащил свою пинту пива из стоящих в центре стола напитков.
– Счастлив это слышать.
– Он просто пытается отвлечь нас от щекотливой темы, потому что я сейчас высказал ему всю правду в глаза.
– Как интересно, – сказал Гэбриэл, садясь рядом с Беком. – Ну-ка, продолжай.
– Все совсем не так. Ты лишь изложил свою дурацкую теорию насчет того, что я страдаю мазохизмом.
Взгляд Гэбриэла метался между нами, словно теннисный мячик во время матча в Уимблдоне.
– Конечно, и все из-за твоих страданий по поводу Бриджет, – сказал Бек так, словно это все объясняло.
– Все ясно, – произнес Гэбриэл, сразу ухватив суть разговора.
– Что значит ясно? Бек несет ерунду, разве не так?
– Послушай, приятель, я только что пришел. Можете продолжать играть в свои детские игры, а я, пожалуй, буду наслаждаться своим пивом и подожду, когда подойдут вменяемые люди.
– Смотри, не получи занозу в заднице, сидя на заборе, – ответил я. – Бек говорит, что я продолжаю терзаться из-за Бриджет, а я утверждаю, что это вовсе не говорит о том, что я страдаю мазохизмом.
– Возможно, это и не мазохизм как таковой, – продолжал Гэбриэл, бросая на Бека взгляд, явно призывающий его не драматизировать ситуацию. – Однако я удивляюсь, что ты, по-видимому, махнул на себя рукой и считаешь, что никогда не сможешь найти счастье, потому что не смог сохранить отношения с девушкой, когда тебе было всего-то девятнадцать лет.
Мне потребовались немалые усилия, чтобы не уйти немедленно. Неужели он говорит всерьез? Эти ребята знали меня как облупленного – по крайней мере, я так думал. Получается, это вовсе не так? Но я-то их прекрасно знал. Понимал их ход мыслей, сильные и слабые стороны, но, оказывается, они меня не одобряли. Потому что я не страдал из-за Бриджет. На самом деле я вовсе не был сломлен и не испытывал горечи из-за того, что случилось в юности. Я просто понимал, что сам разрушил свое счастье и больше никогда не смогу полюбить.
– Наши отношения были особенными, дважды такое в жизни не случается. И я смирился с этой мыслью. Так что никаких страданий, никакой драмы.
