Сложно устроенная целостность и истории нового времени
Большую часть своих сари Мумтаз почти не носит; она держит их в шкафу в надежде, что они с дочерью смогут носить их в будущем; среди них, однако, есть одно, которое Мумтаз по-прежнему надевает при каждом удобном случае, поскольку это помогает ей поддерживать непрерывность своей идентичности. Это сари у нее уже пятнадцать лет; ткань для него, кружево шантильи, которое кажется ей очень красивым, она купила в Париже. Чтобы изготовить полотно нужного размера, она отвезла кружево в Индию, к портному, который шьет или подгоняет для нее одежду, когда Мумтаз приезжает сюда, дважды в год. Кружево шантильи просвечивает, поэтому оно посажено на белую подкладку. В этом сари сочетаются страсть Мумтаз к красивым тканям и ее представление о себе как о модной женщине, которую украшает прекрасная парижская ткань. Превращенная в сари, ткань в то же время манифестирует индийскую идентичность владелицы. Этот наряд ассоциирован сразу с несколькими культурами, как и сама Мумтаз; в нем переплелись разные нити ее жизни. Разнообразные аспекты прошлого, сформировавшие нынешнюю идентичность женщины, слились воедино в сари, и оно служит связующим звеном между разными этапами ее биографии.
Последние пятнадцать лет Мумтаз надевала это сари по торжественным случаям. Когда вещь носят долго на протяжении жизни, она помогает владельцу сохранить связь с прошлым. В следующей главе я поговорю подробнее о Вивьен, политической активистке, сейчас уже практически отошедшей от дел; ей за пятьдесят, и у нее много вещей, надевавшихся в разные периоды жизни. Вивьен родилась в Британии, ее мать была австрийской еврейкой, а отец – чехом. У нее есть родственники в обеих странах; два ее мужа (с которыми она сейчас разведена) были выходцами из Ирана и Палестины, и у нее есть знакомые по всему миру. Вивьен много путешествовала, занимаясь исследованиями в рамках кампаний, над которыми работала. В ее гардеробе есть хлопчатобумажное платье из Пакистана – длинное, свободное, с богатой вышивкой. Бросаются в глаза крупные яркие цветные фрагменты ткани: бордовый, зеленый, королевский синий, ярко-красный. Платье было куплено по случаю свадьбы сестры Вивьен несколько лет назад и надевалось несколько раз, например на вторую свадьбу самой Вивьен (она была замужем трижды, но сейчас живет одна). Вивьен тогда была беременна, и свободное платье пришлось кстати. Эта адаптивная и многофункциональная одежда ассоциируется с разными событиями и переменами в жизни Вивьен. Благодаря платью разные нити ее биографии сплетаются воедино; оно помогает женщине сохранять единство «я» в меняющейся реальности.
И Мумтаз, и Вивьен поддерживают связь с прошлым, сопрягают воедино разные истории своей жизни и благодаря одежде восстанавливают целостность и непрерывность своей личности. Другие женщины создают такие же связи, встраивая одежду из прошлого в новые наряды. Делая выбор в пользу старой вещи и надевая ее вместе с новой, они актуализируют свое прошлое и опираются на него. Если выбор костюма – это закулисная подготовка к публичной презентации «я», то акт ношения одежды можно рассматривать как осуществление перформанса. Его стержень – габитус личности (Bourdieu 1977), интериоризированные социальные сценарии, репрезентируемые через телесное поведение. Процесс выбора нового костюма придает презентации осознанность и целенаправленность, поскольку женщины прикидывают, как они будут двигаться, как будут вести себя в новом костюме. Новый наряд часто служит поводом примерить на себя ту или иную идентичность; в этом случае женщины пытаются понять, соответствует ли костюм их личности, спрашивают: «я ли это?». Когда женщины подбирают костюм, скомбинированный из новых и старых вещей, они задают другой вопрос: «это все еще я?».
Интерпретация выбора костюма как интеграции прошлого в настоящее посредством перформанса перекликается с рассуждениями С. Кучлер (Kuchler 1999) о поминальном обряде малангган, принятом у жителей острова Новая Ирландия. Хотя в этой работе речь идет о культурно и контекстуально специфическом ритуале оживления прошлого, она предоставляет полезный материал для сравнения и проведения аналогий. Кучлер пишет, что меланезийцы сначала возводят сложные архитектурные конструкции для размещения ритуальных изображений и проведения обряда, а затем разрушают их, освобождая душу умершего. Примечательно, что, по ее словам, обряд не мыслится как акт воспоминания о прошлом; правильнее сказать, что с помощью иконокластического действа прошлое ненадолго оживляется. Суть ритуала связана не с памятью, а именно с кратковременной реанимацией. Различать оживление и воспоминание важно, интерпретируя желание женщины носить старую одежду в сочетании с новой. Когда Тереза решила переделать и надеть старый офисный жакет, она не пыталась воссоздать или припомнить свое прежнее профессиональное «я». Старая вещь в комбинации с нынешними привычными джинсами создали костюм, подразумевающий единство прошлого и настоящего. Надевая обе вещи одновременно, Тереза может собрать воедино свое прежнее и нынешнее «я», поскольку в этой ситуации прошлое обретает возможность сосуществовать с настоящим, хотя бы на то время, пока костюм носится. То же можно сказать и о Мумтаз и ее сари; в обоих случаях мы видим, как разные периоды прошлого интегрируются в настоящее.
Познание «я»: время выбрасывать одежду и время ее хранить
Все три женщины – Мумтаз, Тереза и Вивьен – сознательно продолжали хранить предметы гардероба, которые больше не носили. В этом разделе речь пойдет о различии между вещами, которые женщины хранят, но не носят, и теми, что они выбросили, но о которых есть что вспомнить. Во время интервью я просила всех информанток рассказать о себе, и, что примечательно, все они говорили о провалах и успехах, связанных с выбором костюма. Хороший пример тому – Рози, тридцатилетняя женщина, консультант по вопросам управления, которая живет в Хэмпстеде со своим новым мужем. Она выбросила много старых вещей, но рассказы о них вызывали у нее очень живые воспоминания. Во времена ее юности в моде были наряды готов, хиппи, сексуальный стиль. Подростком Рози любила носить готические вещи. Она не сохранила их, но хорошо помнит, как после школы подолгу подводила глаза черным и облачалась в мрачные наряды. Она училась в школе для девочек, где не разрешалось краситься и носить украшения. Пэт, ее мать, вспоминает, что однажды в торговый центр неподалеку приехал Бой Джордж. Рози была его поклонницей; после школы она очень старалась успеть встретиться со своим кумиром, и у нее не было времени нанести замысловатый макияж или хотя бы переодеться. Хотя Рози немного расстроилась, что Бой Джордж не увидел ее в готическом наряде, девушка не переживала: ведь никто из ее друзей не мог об этом узнать. Однако местный фотограф запечатлел на пленке момент, когда она брала у Боя Джорджа автограф, и на следующий день в газете появилась фотография Рози в школьной форме. Девушка была в ужасе. В ее гардеробе в те времена присутствовала одежда двух типов: школьная форма, которую она вынужденно и безропотно носила, и готические наряды, соответствовавшие ее самоощущению и образу жизни, демонстрировавшие, какие клубы она посещает и какую музыку слушает. Форма не соответствовала ситуации, в которой оказалась Рози, и она чувствовала себя униженной. Приверженцам субкультур свойственно полное погружение в образ (Hodkinson 2002); переход к новой субкультуре не предполагает постепенного отказа от старой; речь тут идет скорее о полном отречении от прежнего имиджа. Впоследствии Рози увлеклась культурой хиппи; их стиль сильно контрастировал с суровой мрачностью ее старой одежды, и Рози выбросила свои готические костюмы.
