– Р-р-азбой! – заорал он. – Р-р-режут!
– Я пойду! Мне уже пора!
Гена кинулся к дверям, Аладдин обрадовался и ринулся внутрь кухни. На спине собаки сидел Яго, для равновесия растопырив крылья и встопорщив перья на голове. Зрелище было настолько эффектное, что Гена ринулся к выходу, теряя тапки.
Попугай летал и вопил:
– П-р-р-рочь! Пр-р-рочь!
Аладдин лаял так, что в голове гудело. И Гена покинул их квартиру в рекордно быстрые сроки. Что-то подсказывало Сашеньке, что больше он к ней в гости не придет. Вот как бывает, первое приятное знакомство в итоге разбивается о грубый быт.
Закрыв дверь, Сашенька обрушилась на пса с попугаем:
– Вы невоспитанные хулиганы! Вы так мне всех поклонников распугаете!
Но сердилась она притворно, понимая, что если поклонника можно испугать такой малостью, то не стоит кавалера даже рассматривать в этом качестве.
Яго вновь закружил у нее над головой:
– Телегр-р-рамма!
И к ногам Саши упал какой-то жалкий ошметок бумаги, который она не сразу смогла идентифицировать. Но потом поняла, что это конверт. Не такой уж и старый, но порядком потрепанный когтями Яго.
Сашенька развернула и обнаружила внутри листок бумаги. Это была не телеграмма, заявленная Яго, это было письмо. Написанное от руки, оно сразу же заинтересовало Сашеньку.
«Дорогие мама и дедушка, – прочитала она. – Когда вы найдете это письмо, я буду уже далеко. Не ищите меня, я сделала свой выбор. Мы с Гошей любим друг друга. Он сказал, что когда вернутся его родители, то мы сразу поженимся. Тогда и вы, возможно, захотите нас поздравить. А пока я поживу у него на правах невесты. Я ухожу из дома, потому что знаю, вы никогда не позволили бы оставить мне этого ребенка. Я и сама не знаю, как решилась на это. Я ведь еще школьница, у меня ни образования, ни работы нет, у Гоши тоже ничего этого нет. Знаю, как это выглядит со стороны, но все-таки я хочу родить этого малыша. Чувствую, что должна это сделать. Заранее предвижу все, что вы могли бы мне сказать по поводу принятого мной решения, поэтому и ухожу. Если останусь, вы найдете способ, заставить меня отказаться от этого ребенка, может быть, заставите меня его убить. А я не хочу этого! И поэтому ухожу жить к своему другу Гоше Голубеву! Мы с ним вместе учились весь восьмой класс. Целую. Ваша Анечка».
Ноги у Саши подкосились, и она чуть не плюхнулась на пол.
– У нее должен был быть ребенок! – прошептала она. – Вот почему она ушла из дома! Анечка была беременна и боялась, что дед с матерью узнают об этом.
– Интр-р-рига! – подтвердил Яго, который с важным видом прохаживался рядом, цокая по паркету своими острыми когтями и поглядывая искоса на девочку.
Глядя на попугая, Саша снова прочла написанные неровным почерком строчки, а потом пыталась осмыслить содержание прочитанного ею только что письма. Ей хотелось понять всю глубину отчаяния, в которое погружалась эта девочка.
– Бедная Анечка! – воскликнула она. – Представляю, что она должна была чувствовать. Никифор, судя по тому, что рассказала про него Эва, придерживается патриархальных взглядов на семью. Наличие у малолетней внучки любовника возмутило бы его несказанно. Возможно, он даже выгнал бы Анечку или Анечку вместе с Хеленой. А возможно, что Анечка боялась не только гнева деда, но и нотаций матери. Поэтому она ушла из дома, ушла… и пропала!
– Др-р-раама! – добавил Яго, который выглядел очень довольным, словно понимал то, что содержалось в письме.
И тут Сашеньке пришла в голову мысль. А как Яго раздобыл это послание? Откуда оно пришло, что попало в когтистые лапы и кривой клюв?
– Не иначе как письмо было в футляре скрипки Никифора, – осенило ее. – Больше просто негде! Или… разве что Эва принесла его с собой и потеряла вместе с медальоном. Но нет, скорее всего, письмо было спрятано в скрипке. Прощаясь с родными, Анечка оставила им письмо, чтобы они знали, что с ней случилось. Возможно, она даже рассчитывала, что письмо будет найдено, родные отыщут ее, не случайно же она назвала имя Гоши и указала его фамилию. Да, она пишет, чтобы мать с дедом ее не искали, но, если бы она и впрямь хотела, чтобы ее не нашли, не стоило указывать имя любимого, у которого она собиралась жить. Конечно же, она хотела, чтобы родные разыскали ее и вернули назад. Но этого не произошло, потому что по какой-то причине письмо затерялось.
И тут Сашу осенила другая мысль:
– А если это вообще чужое письмо? Вдруг оно не имеет никакого отношения к нашему расследованию? Ведь мало ли Ань на свете! Многие беременеют. Совсем не обязательно, что это письмо написано именно нашей Анечкой.
Это нужно было проверить. Требовалось сличить почерк в письме с почерком Анечки. И Саша позвонила Никифору.
Тот ее просьбе удивился:
– Ученические тетради Анечки? Зачем они вам?
– Нужно кое-что проверить.
– Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Ничего не осталось. Ни единой бумажки.
– Зачем же вы все выкинули?! – возмутилась Саша.
Никифор стал объяснять:
– Это не я! Это еще Хелена. Незадолго до того, как моя дочь окончательно повредилась рассудком, она вынесла все вещи Анечки из дома. Сказала, что они девочке теперь больше не пригодятся. Да, подумать только, почти полгода держалась, но потом все-таки моя дочь сошла с ума. Случилось то, чего я боялся больше всего на свете. И ведь почти полгода с момента исчезновения Хелена как-то умудрялась сохранять подобие спокойствия. Она все время твердила, что Анечка жива, что она чувствует, девочка в большой опасности, ей грозит опасность, но она жива. Хелена верила, что девочка вернется. Но увы…
– Анечка не вернулась.
– Я помню тот день, когда мне стало окончательно ясно, что с Хеленой мне самому не справиться, что тут нужна специальная психиатрическая помощь. Она поднялась в то утро очень рано. Была бледна и сильно дрожала. Я подумал, что она простудилась, но она сказала, что к ней ночью приходила Анечка.
– Как приходила?
– Во сне. И Хелена сказала мне, что точно знает, Анечка умерла, ее больше нет на этом свете. И что нужно вынести все ее вещи, потому что кому-нибудь они могут пригодиться, а вот Анечке уже нет. И стала собирать все вещи нашей девочки. Твердила, что отнесет все пригодное в храм за помин души Анечки. Я пытался возражать, пытался настаивать, что Анечка еще вернется, но мне не удалось поколебать уверенность Хелены. Она сделала, как и сказала, вынесла все до последней бумажки, а потом пришла, села и уставилась в одну точку. И с этого момента дочь больше не произнесла ни звука, она не ела, не пила, она просто сидела и смотрела в пустоту. И кажется, она что-то шептала, но мне не удавалось понять, что именно.
– И вы отдали ее в больницу?
– Не сразу, но мне пришлось это сделать. Я не мог осуществлять уход за такой больной. Ее муж тоже не выразил желания принять участие в судьбе Хелены. Так что единственным выходом оказалась больница. Правда, Петр предлагал свою помощь, но как бы это выглядело? Получается, что я взвалил на его плечи свою ношу? И потом Петя не врач, он не мог осуществить уход за Хеленой.
