Елена откинулась на подушку, следя за лекарством, которое сочилось из капельницы в вену.
– Со второй встречи он на меня глаз положил, комплименты стал говорить, шутил. Без наглости, все по-хорошему. Потом в ресторан пригласил, я и согласилась. Ресторан шикарный, я как увидела – так и обалдела. А Петр Павлович и говорит, что пойдем мы с ним в отдельный кабинет, не для чего такого, а чтобы я не стеснялась. Ну, он шутит, истории разные смешные рассказывает, вина мне подливает. Смотрю – человек вроде обычный, хоть и богатый. И так мне было легко с ним, весело. А потом думаю – это же надо с ним спать за все за это. И страх меня взял. Не то чтобы я невинная девочка была, мужчин не знала совсем, нет, была у меня в школе любовь, Петька Карпушин, мы с ним с девятого класса встречались. Ну и, конечно, это самое… хоть мама моя очень меня отговаривала от него. Ну а я тогда думала: как же так, все девчонки уже это попробовали, а я, как последняя страхолюдина, ничего не знаю… Глупость в общем девчоночья…
Надежда поерзала на неудобном стуле. Что-то уж больно издалека Елена начала, ну как лекарство на нее подействует и она заснет на полуслове.
– В общем, с Петькой мы разошлись, – продолжала Безбородова, – потому что он как переспал со мной, так и начал хамить, сквозь зубы разговаривать… в общем, поругались мы, я тогда и решила с девчонками в Петербург ехать. И мама согласилась, последние деньги мне отдала. Ну, потом в институте еще один парень у меня был – так, ничего особенного. Я это к чему, – Елена виновато посмотрела на Надежду, – чтобы вы поняли, что я не такая была…
«Да верю я, верю…» – подумала Надежда. Елену ей было искренне жаль.
– Он тогда в ресторане меня за руку взял – я прямо вздрогнула, – продолжала Елена. – А он все понял. Да расслабься ты, говорит, что я, не вижу, что ты трясешься вся и об одном только думаешь. Я, говорит, не сексуальный маньяк какой-нибудь, так что поужинаем, да и иди себе… Ну, меня и отпустило. А наутро думаю, что уволят меня теперь непременно, и хорошо, что хоть из гостиницы вообще не турнут. Но ничего, вышла на работу, никто мне ничего не сказал. А Витюков уехал, две недели мы с ним не виделись. За это время я по нему скучать начала, так что когда он снова приехал, я прямо обрадовалась. Ну и… В общем, плохого ничего про него сказать не могу, со мной обращался он хорошо. Вежливый всегда, заботливый, подарки там разные… Ну, я, конечно, знала, что он женат и двое детей у него взрослых уже, но мне-то что до этого. Никаких особенных планов я на него не строила, понимала, кто он и кто я. Время шло своим чередом, учебный год начался, я из гостиницы уволилась, а все равно мы встречались, когда он приезжал. Я уж и привыкла к нему.
– Он вам квартиру снял?
– Да нет, встречались мы на квартире, только я там не жила. То есть если бы попросила, то он снял бы, конечно. Но я как-то не то чтобы стеснялась… просто это уже получается, что другой этап у меня в жизни начался бы. И как маме сказать, она у меня…
– Учительница, я помню, – перебила Надежда.
– Была… – грустно улыбнулась Елена, – она давно умерла. В общем, так все и продолжалось, пока не случился кошмар. А до тех пор мы с Витюковым уже кое-где вместе появляться начали. То в ресторан он меня ведет, то в театр. Я приоделась, выглядеть стала прилично, не стыдно показать, пару раз даже на деловые обеды меня водил. Ничего, нормально все прошло. Потом уехал он, сказал на месяц, я учебой занялась, и тут иду как-то вечером в общежитие, уж не помню, почему одна была, вдруг рядом машина останавливается, выходит парень такой нагловатый, самоуверенный, вы, спрашивает, Безбородова Елена Анатольевна? Я, отвечаю, а в чем дело? А он какую-то красную книжечку мне под нос сует, я даже и разглядеть не успела, что там написано, как он обратно спрятал. Вы, говорит, должны поехать сейчас с нами. Я растерялась, конечно, мне бы заорать, сопротивление оказать, а я молчу, только спрашиваю, что случилось.
– Везде же твердят, что нельзя в незнакомую машину садиться! – не утерпела Надежда.
Елена только грустно вздохнула:
– В машине пробовала я спрашивать, кто такие, куда везут, чего от меня надо, а они говорят – узнаешь на месте. Тут я поняла, что никакие они не полицейские и вообще не из органов. Пыталась вырваться, тогда один, что со мной сзади ехал, как даст мне в живот, мне так плохо стало, слова сказать не могла. Привезли меня к какому-то дому, поднялись на третий этаж, вошли в квартиру, бросили в комнате на диван, руки связали, рот кляпом заткнули. Ну, думаю, тут и конец мне пришел. Изнасилуют вдвоем, а потом убьют. Отвезут куда-нибудь в лес да и бросят там. Стала я вертеться на диване, пытаясь освободиться, – только хуже сделала, руки стянула так, что они неметь начали. Правда, хоть кляп удалось выплюнуть. Тут дверь открывается и входит девица. Молодая, мне ровесница, ну, может, чуть старше. Высокая, стройная, волосы длинные, но вот лицо… Я поначалу-то не то что обрадовалась, но некоторое облегчение испытала, что тех двоих нету, думаю, с девицей уж как-нибудь договорюсь. Ага, как же… Как посмотрела я ей в лицо – так и обомлела. Такая на нем злоба, просто перекашивает ее всю. Пнула она меня ногой в живот, попала по больному месту, я стон не удержала, а она и говорит… причем голос такой хриплый, шипящий… Ты, говорит, что это себе вообразила? Ты на кого, дрянь такая, замахнулась? А я от боли ничего не соображаю, спрашиваю, ты кто вообще? Чего тебе от меня надо? Тут она достает такой баллончик блестящий, а на нем череп с костями нарисован. Знаешь, спрашивает, что это такое? И сама же отвечает: правильно, серная кислота. И хоть ты, говорит, из своей задницы приехала, но про серную кислоту точно слышала, в школе проходили. Морду разъест так, что никакой пластический хирург не поможет.
– Батюшки! – невольно ахнула Надежда.
– Ага. Как посмотрела я на нее – так и поняла, что все это правда, что недрогнувшей рукой она мне баллончик в лицо направит. Испугалась так, что себя не помнила, а эта стерва еще смеется, все про меня поняла. Вот-вот, скрипит, запомни хорошенько. И еще такой жест сделала, вроде как рукой повела. И тут я все поняла, прозрела прямо, потому как жест тот узнала. Это Витюков так иногда делал, машинально. Так-то эта девка на него совсем не похожа была лицом, может, просто не разглядеть было, потому что злобой лицо перекошено, а вот жест этот… А она по моему лицу как по книге читает. Угу, говорит, догадалась, кто я такая. Так вот слушай внимательно: чтобы к отцу моему на пушечный выстрел больше не подошла. Не надо мне, чтобы всякие – тут обозвала меня неприлично – возле отца крутились. Я невольно так возражаю, что ни на что не претендую, места ничьего не занимаю, на Витюкова не вешалась, он сам меня выбрал. В общем, глупости говорю, как будто в этом дело. «Молчать!» – заорала она и баллончик на меня направила. Надо бы тебя, говорит, изуродовать, да возни потом много будет. В общем, так. Завтра же билет на поезд возьмешь и в свою задницу уедешь. И сюда больше ни ногой. И чтобы отцу ничего не сообщала, он все равно тебе не поверит. А не сделаешь так – то я все равно тебя достану. И тогда уж церемониться не стану, калекой сделаю! И из баллончика как прыснет на диван рядом со мной! Там дым такой пошел, пар, обивки как не было, дыра только. А она смеется: «Вот так и с твоим личиком будет». Ну, испугалась я еще больше, хотя, казалось бы, больше некуда. А она позвала тех двоих бандитов, они такие входят, сейчас, говорят, развлечемся. Ну, я думаю, такого уж точно не переживу. Пускай убивают, а если не убьют, то сама под первый же грузовик на улице брошусь. Не могу больше. Ну а эти двое как начали меня бить… а стерва эта наблюдает и приговаривает, чтобы по лицу не били, и баллончик у глаз моих держит, чтобы я не орала.
