Молодой. Везде на рожон лез, зараза. Комкрыла, генералу Абэлису, в глаза гадости говорил. И ведь правильно говорил, хоть и дурак.
Ришат Искаев глянул на интерактивную карту — он велел своим людям следить за передвижениями Дерена — и замер.
Это куда опять полетел этот выкидыш гикарби?
Вот же ташип бесхвостый! Неужели управы на него нет?
Ну вот что он ТАМ делает, этот наследничек? Решил до кучи устроить переворот в Содружестве? Власти захотел?
Ришат Искаев потянулся за станнером, но это был только жест раздражения. Мерзавец был слишком далеко.
Кто ж ему разрешение выдал на этот визит, а? Неужели всё-таки эрцог Локьё?
Глава 19
Имперский лейтенант спецона Вальтер Дерен смотрел на холодные пики заснеженных гор северной Крайны и слушал пение ветра.
Крайна — это старое название Граны, оно сохранилась только в самой малообитаемой её части. Самой древней и холодной.
Ветер свистел в свои флейты, пытался коснуться защищённого домагниткой лица чужака, обжечь, застудить кровь.
В жилах имперского лейтенанта Вальтера Дерена текла всего одна шестая часть экзотской крови, зато какой…
Шлюпка висела рядом. Это же Грана. Тут — всё как договоришься. Могут разрешить посадку и в центре города, если ты званый гость.
Но в почти необитаемом северном полушарии планеты — какие города? Карантинная зона да резервация.
В карантинную зону Дерен даже проситься не стал, раны не хотел бередить. Там доживали время его дальние родственники по крови. Союзники хаттов, предатели рода человеческого.
Их не смогли осудить по законам людей. Они не нарушали людских законов.
Не было такого закона — не предавать человеческий род.
Предатели людей сочли искусственный разум машин более достойным, чем настоящий. Разве они не имели на это права?
Уже тогда хаттские машины продления жизни поражали своими возможностями. Где тут людскому реомоложению? Хатты научились копировать работу каждого отдельного нейрона, оцифровывать, переносить сознание в электронное подобие мозга.
А предатели всего лишь хотели жить вечно, мечтали о технологиях передачи сознания. И даже что-то успели получить взамен на сведения об оружии и основных силах своих сородичей.
Если бы победили машины, род Ларга возвысился бы, получил столько власти, что как бы не захлебнуться.
Но победили люди. И вот уже сто лет изгнанники и предатели жили там, где их каждый зимний месяц судила зима.
Территория карантинной зоны была огорожена забором с импульсными вышками — как загон для скота. Но упустить тут боялись не людей, а зверей.
Когда-то в горах Крайны пытались расселить реликтовых животных с Тайэ и Домуса, уж больно соблазнительно было устраивать сафари на пси-хищников для не знающих страха грантских охотников.
Но самые ценные звери — хайборы и ледяные леопарды — не прижились. Погибли или смешались с местной фауной.
Считалось, что и самые страшные хищники Тайэ, вайшуги, лишённые привычной добычи, тоже измельчали и выродились. Хотя Вальтер сам видел здесь здоровенного зверя, промышляющего не морского лентяя агуа, а человека.
Он вздрогнул от очередного порыва ледяного ветра: компрессионка держала, но душа болела и ныла от этой холодной белизны.
Нужно было идти в поселение. Он прилетел не затем, чтобы на лице замерзали слёзы.
Резервация тоже охранялась, конечно. Но чисто формально.
Её жителей никто не судил — они сами отправились в добровольное изгнание. Торговцы из Дома Оникса тоже помогали машинам, но от небольшого ума или из заблуждения.
Семьи жёлтого Дома жили в колонии-поселении с другой стороны Ноева хребта. Здесь и климат был мягче, и зверьё обычное, грантское.
Когда-то они торговали с машинами, продавая им и оружие, и интеллект. Были готовы занять те человеческие руководящие роли, которые хаттам понадобятся после победы. Но сломались, не смогли предать своих до конца.
Кто сумеет их осудить? Кто знает силу соблазна власти и безумия?
И кто может простить добровольных изгнанников? Могли ли они раскаяться и больше не желать таких простых и прекрасных для внутреннего зверя вещей, как власть, насилие и бессмертие.
Кто бы сумел отказаться? Ты, Вальтер?
Лейтенант упрямо тряхнул головой: он мог отказаться от власти. И отказался. Это — его выбор. Он у каждого свой.
Дерен легко нашёл затерянное в горах поселение жёлтого Дома. Он знал, где живёт брат покойного эрцога Пересохи, крепкий ещё старик.
Настоящий наследник дома Оникса. Наследник крови, чутья и силы.
Лейтенант оставил шлюпку за границами поселения — длинной улицы низеньких деревянных домов, делающей петлю вокруг Храма Тельца.
И пешком пошёл по утоптанной тропинке прямо к возвышающемуся над поселением храму из некрашеного дерева.
Это и был дом эрцога — самое большое здание в поселении. Храм-шестигранник и двухэтажная пристройка к нему, где жил Пресоха.
Вечерело. Сизые тени ложились на снег. Вдоль улицы желтели некрашеные дома из псевдососны. Сосна прижилась почти на всех планетах, где сумели прижиться люди.
Ветер всё пел. Бился, пытался пробить двойную броню чужака — домагнитную и магнитную защиту. Теперь у него не получалось.
Да и нечего было морозить у Дерена внутри. Всё замёрзло давно.
Он не медлил и не спешил. В поселении было по-вечернему тихо, пахло дымом, ласково поскрипывал снег под ногами. Даже похожие на лисиц собаки, хоть бежали следом, но не лаяли на чужака.
Лейтенант подошёл к деревянному, как и всё здесь, храмовому крылу, открыл тяжёлую заиндевевшую дверь — ни замка, ни звонка на ней не было. Вступил в холодную прихожую, где стояли унты и деревянные детские санки.
И вот здесь он уже оглядел себя в поисках снега, хоть тот и не мог налипнуть на компрессионную форму. А потом постучал во вторую дверь, ведущую в тёплую часть дома.
Ему открыл седенький ветхий старик в цветах Оникса: бежево-зелёном полосатом току и коротких белых валенках.
Судя по согбенной спине и глазам, уставленным в пол — слуга.
— Я хочу видеть эрцога Дома Оникса, — тихо сказал Дерен. — Что бы там ни решали с регентами на большой земле — эрцог здесь.
Старый слуга прищурился подслеповато, встретился глазами с гостем и схватился за сердце. Он ощутил силу незнакомца.
Старик отстранился, шаркая поднялся по лестнице на второй этаж. Постучал в деревянные двери, разрисованные павлинами и деревьями.
— Зайди, — раздалось негромкое.
Александр Пресоха, называющий себя в изгнании брат Ове, сидел в кресле, закутавшись в тёплый шерстяной халат поверх такого же полотняного.
