— Идти? — не совсем понял я. — А как же…
— Идти, идти, бежать, — закивал тот головой. — Ты же торопишься, гончие ждут. Я слышу, как они водят носом. Тебе надо бежать. Будочник придет сам и научит тебя всему. Но не сейчас.
Я даже не понял, как позади меня открылась дверь. Будто сама собой. А хозяин дома отпустил плечо, вновь скрестив руки на груди. Я, пошатываясь, выбрался наружу, и побрел прочь. Неторопливо, почти не поднимая ног.
Пришел в себя лишь через несколько домов, понимая, что на самом деле этот сумасшедший был прав. Мне надо торопиться обратно, чтобы эта уловка с двойником не вышла наружу.
Словно назло, извозчика удалось поймать лишь минуты через две. Да и то, бежать за ним, будто я в и самом деле был дворовым простолюдином. Подвела меня все-таки одежда. И казалось, что обратно мы еле плетемся. Вот тут извозчик пропустил даму с треклятой собачкой, которой угораздило перейти дорогу именно посередине, там остановился, переругиваясь с коллегой по ремеслу, который выскочил навстречу.
Поэтому когда мы доехали до нужного места, я соскочил на ходу, сунув деньги в ладошку незадачливому таксисту. И не надейся, выше трех звезд за такую поездку не поставлю.
Наверное, сейчас я бежал быстрее, чем на любых соревнованиях там, в своем мире. И чуть не вылетел из-за кустов, успев в последний момент притормозить на мокрой листве. На поляне вовсю шла игра. Вот ведь черти, стоило оставить одних и опять бардак на поле. Никто не держит линию, про ширину тоже все забыли, толпятся в одной куче, пытаясь отобрать мяч.
Мой двойник, вопреки всем предостережениям, находился в центре этой толчеи. Пихался локтями, пытался заехать кому-нибудь по ноге и улыбался, зараза. Хорошо, что располаался спиной к жандармам, и те не видели громадной щели во рту.
— Ефим, — шикнул я. — Ефим… Вот блин, Ефим.
До щербатого удалось докричаться, точнее дошептаться только минуты через две. И, спрашивается, какого черта я сюда так торопился? Хорошо, что Фима оказался парень смышленый. Он повелительно поднял руку и закричал.
— Штрафной.
— Ты белены объелся?
— Вот пес шелудивый. Откуда там штрафной?
— Да я нарушил, по ногам ему влупил, — ответил Фима, на ходу показывая кому-то свой костлявый кулак. — Ты покричи мне еще шельма. Так, благородие бьет.
При этом он подошел вплотную к подменышу и что-то долго ему нашептывал. Наконец тот разбежался и пнул. Левой ногой, с пыра, так, что мяч улетел в мою сторону. Один из жандармов даже хрюкнул, показывая на «меня» пальцем.
Однако уловка удалась. Двойник поднял руку, мой, мол, косяк, и затрусил за мячом. Хорошо, что хоть ума хватило не кричать. Думаю, вряд ли мы и голосами были схожи. Я его встретил в одних трусах, помогая стягивать майку. Вот, засранец, даже вспотеть успел. Получается, все мои установки коту под хвост. Бегал, играл.
Не то, чтобы мне было противно надевать мокрую майку с чужого плеча. Конечно, приятного мало, но я не настолько брезгливый. Беспокоило, что жандармов могла насторожить моя техника. Могу представить, что Марадона выходит на поле и начинает играть, как Заболотный. Нет, я, конечно, не великий аргентинец, но на фоне местных явно выделяюсь.
Бутсы я даже завязывать не стал. И так слишком сильно провозились. Схватил мяч и неторопливо выбрался наружу, прихрамывая на правую ногу.
— Поскользнулся! — громко сказал я, привлекая внимания. А сам все смотрел за жандармами.
И ничего. Синемундирные даже бровью не повели. Хоть донесение Максутову пиши, чтобы сделал им выговор с занесением в личное дело. И эти люди охраняют мой покой и сон. Иными словами, рассчитывать можно исключительно на себя.
Вот стоило мне появиться на поле и игра преобразилась. По крайней мере, все хотя бы стараться стали. В отличие от меня. Я как раз пытался теперь отыгрывать Тимоху, кухаркина сына, вместо пасов выбивая в ауты, а пару раз даже пропустил нападающих.
— Ладно, закончили, форму постирать и беречь. Головой отвечаете.
А уже возле жандармов буркнул, вроде бы сам себе.
— Ничего сегодня не получалось.
И они съели. Уму непостижимо. Все-таки действительно, как говорил наш тренер, если в борделе идут дела плохо, то нужно не кровати переставлять. А на месте Максутова я бы серьезно занялся его подчиненными. Хотя, для меня так пока даже лучше. Будочник же обещал сам прийти.
Дома я залез в горячую ванну, воду на которую Илларион грел ведрами (просто варварство какое-то) и стал разглядывать свою безволосую грудь. Ничего, никакой отметины. А вместе с тем та тупая боль не прошла. Скорее опустилась куда-то ниже, до живота, и там замерла.
Я даже по лбу себя хлопнул — живот. Именно он болел в первый раз, когда на меня посмотрел Ирмер. И теперь, когда я расстался с частицей дара, опять заныло там. Интересно, как связана магическая сила с моим желудочно-кишечным трактом?
— Молодой господин такой же, как и старый, — пробурчало что-то рядом.
Я не сразу распознал голос. Все-таки соседушко не докучал нам своим появлением. А первым вообще никогда не заговаривал.
— Что значит такой же, Пал Палыч?
— Щедрый. Он тоже делился своей силой. Только все кончилось плохо.
— Ну да, — буркнул я, похолодев в горячей ванне. — Ирмер умер.
— Нет, не для господина. Для другого. С господином было все хорошо. Его дар был такой изначальным, с особенностью. А вот для ученика все вышло плохо.
— Что случилось? Этот ученик умер?
Ответом мне послужила тишина. Зараза. Сегодня же скажу Иллариону, чтобы ничего не оставлял на ночь. Называется «как заинтриговать дурака? Потом расскажу.»
К слову, может слуга что-то знает. Он же был несколько десятилетий с Ирмером. Надо порасспрашивать. С другой стороны, слова соседушки меня немного успокоили. Прошлый господин когда-то отдал часть своего дара. И после этого остался одним из самых могущественных чародеев Империи, магом первого ранга на минуточку. Значит, и у меня все может выгореть.
На этом я решил выбросить ненужные переживания из головы и заняться единственным, что оставалось. Ждать.
Глава 16
— Да не было у Его Светлости никаких учеников, — решительно заявил за ужином Илларион, отламывая ногу от жареного гуся. — Уж сколько я с ним был, так никого не видел. Он так и говорил, более, Илька, никаких учеников.
Слуга произнес это и замер, не донеся птицу до рта. Будто только что осознал сказанное.
— Значит, все-таки был кто-то, — взял я кусок пирог. — А сколько ты Ирмеру служил?
— Почитай, сорок три годка. Как один день пролетели. Он бывало прикрикнет так: «Илька! Неси кафтан скорее». А у самого глаза смеются. Не злобливый был. Больше так, для порядку. Нашего брата если баловать, он же на шею сядет. Эх, какого человек потеряли, пусть земля ему будет пухом. Вы, господин, и кулебяку берите. Она чудо как хороша.
