Ночной Петербург спал. Тускло светили фонари, дремали двое жандармов, бодрствовал только третий, замерли в беззвучной тишине и большая улица, и проулок.
Я ходил по комнате, глядя на ладони. Чего бы еще создать? И тут же получил сильный удар по рукам.
— Ты делаешь только то, что я говорю, — грозно процедил Будочник. — Уговора, что ты умрешь не было. Я еще не научил тебя всему, лицеист.
— Да я… я…
— Молчи, лицеист, и слушай. Ты нащупал свою точку вхождения. Она словно книга, которая постоянно лежит на полке. Придет время, и ты будешь знать, где именно она лежит. Сколько в ней страниц, сколько она весит. Ты научишься брать ее мгновенно, даже не смотря на нее.
— Почему учителя в лицее не говорили нам об этом?
— Учителя, — презрительно скривился Будочник. — Они глупы. Еще глупее тебя, лицеист. Считают, что дар это нечто сакральное. Сакральное-макральное. Дар должен проявить себя сам, — сказал он чужим тонким голосом, видимо, кого-то передразнивая. — Нельзя, нельзя, Григорий, насильно извлекать дар.
Он точь-в-точь, как тогда, при первой нашей встрече, испуганно закрыл себе рот рукой. Но быстро оправился и продолжил. Сначала робко, потом все больше распаляясь.
— Сколько магов сошли с ума, не в силах проявить себя, лицеист, сколько? Спроси меня, спроси. Я отвечу, отвечу. Сволочи!
Он затрясся, готовый разрыдаться, и неожиданно затих. Замер, словно был роботом и у него вдруг кончились батарейки.
— Я научу тебя. Ты научишь себя. Научишь всех. До кого только дотянется рука. Мы поможем друг другу лицеист. Мы им всем покажем. Ведь так, так?
— Так, — неуверенно пробормотал я.
— Замечательно, — обрадовался Будочник. — Теперь звенит звонок, ой, как громко, выключите, выключите. Все, прозвенел, урок окончен, все расходимся. Всем спасибо, до следующей встречи.
Он рывком, одним большим шагом приблизился ко мне и картинно ткнул в грудь пальцем. Не знаю, что произошло. Было это какое-то заклинание или он опять использовал силу напрямую. Но я парализованный упал на кровать, не в силах пошевелиться, а после услышал голос сверху.
— Твои каналы забиты дерьмом, лицеист. Дерьмом, прелой листвой и грязью. Их надо чистить, иначе ты так и останешься дерьмовым магом с дерьмовыми каналами. Отдыхай. Провожать не надо, я найду выход. И кулебяка, кстати, хороша, очень хороша.
Все звуки затихли, будто Будочник до сих пор стоял, насмешливо глядя на беспомощного меня. Но голова стала чугунной, тяжелой до невообразимости и поднять ее не представлялось возможным. Еще я чувствовал, буквально ощущал кожей, что он ушел, оставив после себя лишь крепкий запах сигарет. И только тогда я провалился в долгожданный и спасительный сон.
Глава 17
Только утром я понял, что никакое заклинание Будочник не использовал. Все дело было во мне. Я вообще многое понял. И про каналы, и про дерьмо, и про магию.
Мой незадачливый учитель имел в виду, что я попросту не готов использовать подряд несколько высокоранговых заклинаний. Только и всего. Технически могу, но вот ответка будет очень жесткой. Так и произошло.
Я лежал, не в состоянии пошевелиться и лениво глядел, как бурчит Илларион, собирая окурки с пола.
— Оно понятно, конечно, дело молодое. Сам таким был. Ничего тебе не нужно боле, только бражки выпить, да девок грудастых потискать. Но зачем же о ковер сигареты тушить, господин?
— Илларион… — лениво ворочал языком я. — Иди к черту.
— А мне не трудно, я схожу, коли мне дорогу кто покажет, — философски заметил слуга. — Однако ж я вам единственный как есть скажу. Эта дорожка она широкая, вольготная, да только никуда не ведет.
— Илларион, иди уже, — почему-то меня невероятно бесила его болтовня. — Хотя постой. В лицей сходи к господину Зейфарту, надо передать, что я заболел. Скажешь, что от меня, тебя должны пропустить.
А что? Директор же сам говорил, чтобы я обращался.
— Это нетрудно, — кивнул слуга. — Господа из Третьего Отделения интересовались уже, поедете ли. Им тоже скучно, наверное.
Угу, пусть радуются сентябрьским теплым денькам. Вот наступит октябрь, который в нашей полосе с постоянными ветрами и влажностью тоже не айс, вспомнят они эти славную пору.
Он ушел, оставив меня наедине со своими мыслями. Значит, Будочник говорил, что я нашел точку входа. Только не совсем понятны его слова, что он научит меня, а я уже научу всех. Тут бы самому копыта не отбросить.
Наверное, таким и бывает похмелье. По крайней мере, я посмотрел в прикроватное зеркало и напомнил себе тетю Машу. Утром после пьянок она ходила с таким же выражением лица, вроде — пошло оно все. Не было даже желания попробовать поколдовать, чтобы закрепить ночное обучение. Что-то мне подсказывало, что даже Погребальный звон сейчас убьет меня. Как минимум звуком.
Впрочем, побыть наедине мне было не суждено. Что-то заскреблось под самым потолком.
— Почему мне кажется, что это не крысы на крыше? — спросил я вслух, морщась. Даже звук собственного голоса раздражал.
— Какие крысы? — усмехнулся соседушко, материализуюсь. — Я их давно извел.
Он появился в верхнем углу в комнате. И честно говоря, несмотря на свою комичную внешность, смотрелся довольно жутко. Как из какого-нибудь фильма про изгнание дьявола из тела.
— Съел, что ли? — спросил я.
— Извел, — уклончиво ответил тот.
— Ладно, Пал Палыч, слезай оттуда, жути не наводи.
Соседушко послушно спрыгнул, застыв в углу комнаты, как неприкаянный родственник.
— С чем пожаловал? — спросил я. Если честно, вести разговоры с приживалой не хотелось. Но зачем-то же он пришел.
— Тяжко мне, хозяин, — шаркнул ножкой тот. — Серчаешь ты на меня, Ильке сказал рацион урезать. По ночам друзей всяких в дом пускаешь. Они подчистую все подъедают, я без еды я остаюсь. А мне без калорий никак нельзя. Мозг он пищу требует.
— И не только мозг, так? — перевернулся я на бок, глядя на чудаковатого толстячка. — Ну, и что дальше?
— Договариваться надо. Находить общие точки зрения на решение сложившейся проблемы.
— Так тут все просто. Я сейчас введу краткий курс в современный капитализм, если ты такой у нас до фига умный. Пусть и времени займет долго. Человек, хотя ладно, пусть будет существо, выполняет какую-то работу. За это ему платят деньгами, какими-то услугами или товаром. В данном случае едой. А нет, не много времени заняло. Сечешь, о чем я говорю?
Тирада далась мне с трудом. Даже в голове зазвенело. Но низкий толстячок стоял, рассматривая прожженные дырки в ковре. И молчал.
— Илларион выполняет работу по дому, приносит еду, чистит костюм, да много чего делает. В общем, добросовестный домохозяин. За это бесплатно кормится и, судя по моим прикидкам, какую-то сумму оставляет себе.
