Хотя я понятия не имею, чего она ожидала.
Мы не пара. И никогда не были гребаной парой.
Я всегда лишь делал свою гребаную работу. Жаль, что Алана не может увидеть то, что есть на самом деле.
Мне требуется больше времени, чем я хочу признать, чтобы уговорить себя выползти из постели, но, в конце концов, мой урчащий желудок заставляет меня двигаться.
Проходя мимо, я бросаю взгляд на дверь ванной, отчаянно нуждаясь в душе, но знаю, что у меня не хватит сил. Вместо этого я направляюсь в коридор в надежде найти какую-нибудь еду.
Когда я, наконец, спускаюсь вниз, то нахожу Девина, Эзру и Эллиса, сидящих вокруг коробок с пиццей на вынос.
— Кто из вас, гребаных придурков, впустил ее? — рявкаю я в ту же секунду, как вхожу в комнату, не сводя глаз с каждого из них, а не с еды, в которой отчаянно нуждаюсь.
— Не я, чувак. Не смотри на меня, — говорит Девин, поднимая руки в знак капитуляции.
Я игнорирую Эллиса, потому что только один из близнецов на такое способен.
— Что? — спрашивает Эзра, как будто не может поверить, что я могу сердиться из-за этого. — Ты что, блядь, ее не видел? — Он поднимает руки, имитируя ее большую грудь, когда Эллис шлепает его по затылку. — Ай! За что?
— Ты свинья.
— Если вы не можете оценить отличные сиськи, когда они перед вами, это не моя гребаная проблема.
— Я не хочу, чтобы она была здесь. Ты понял?
— Лекарства делают тебя раздражительным. Ты должен был подумать о том, чтобы позволить ей хотя бы отсосать тебе, чувак, прежде чем выбросить ее задницу на улицу. Ай! — Эллис снова бьет его. — Я просто говорю, что ты чертовски напряжен.
— Я не хочу, чтобы она приближалась ко мне. Ты, — говорю я, указывая прямо на Эзру, — даже не приближайся к ней, мать твою.
— Я знаю, знаю, ты не делишься своими игрушками, если не участвуешь в этом.
— Один раз, Эз. Один гребаный раз.
Я закатываю глаза и хватаю коробку с пиццей с его колен, поднося кусочек ко рту.
— Эй, это мое…
— Ешь дерьмо.
Эллис подавляет смех, но Девин откидывает голову назад и смеется над удрученным выражением лица Эзры.
Я провожу ночь, снимая напряжение с парнями и надирая задницу Девину на Xbox.
Никто не упоминает слона в комнате, которым является Летти и камеры, и я не могу быть более благодарен этому, хотя это не значит, что она исчезла из моих мыслей.
Она всегда там. И так было всегда.
Но чем меньше я буду думать о последствиях всего этого с Виктором, тем лучше.
Мы до сих пор понятия не имеем, чего он пытался достичь своей маленькой шпионской миссией, так что, думаю, нам остается только надеяться, что он получил то, что ему было нужно, и на какое-то время отвалил.
В моем животе оседает страх того, что бы это ни было, это как-то связано с Ридом и его допросом парней, но я не хочу обсуждать это с ними. Девин сказал мне, что у них проблемы с поставками, в то время как Рид думает, что проблема с поставками здесь, в Мэддисон.
В чем бы ни была проблема, это действительно не мое гребаное дело.
«Вот только он втянул в это дело Летти».
Я вытряхиваю эту мысль из головы, извиняюсь, прежде чем, зевая, направляюсь в постель.
— Знаешь, твоя постель была бы приятной и теплой, если бы ты позволил ей остаться.
— Я бы предпочел спать во дворе, — бормочу я, бросая стакан в раковину на кухне и направляясь к лестнице.
— Ты злой, когда не трахаешься. Ты должен позвонить Лет… Ай! Ради всего святого, прекрати это делать, чувак, — кричит он Эллису.
— Ну, тогда перестань болтать, мать твою. Кейн знает, что делает. И если ему нужно потрахаться, то он, блядь, это сделает без твоих подсказок. Не похоже, что у него нет предложений.
— В отличие от тебя.
— Заткнись на хрен.
Я ухожу, пока они не начали драться, и нам с Девином пришлось бы оттаскивать их друг от друга. У меня нет ни сил, ни терпения на это дерьмо.
Несмотря на усталость, я часами смотрю в потолок, каждый дюйм моего тела болит, как будто я провел день на ринге с Девином или, что еще хуже, с Ридом.
Мне нужно было принять обезболивающие таблетки и позволить им вырубить меня, но я ненавижу отсутствие контроля.
Прокручиваю в голове события дня, вспоминая выражение лица Летти, когда она умоляла меня выслушать ее, позволить ей сказать мне правду.
Но что хорошего может выйти из правды?
Нашего ребенка больше нет, потому что она не сочла его достойным того, чтобы появиться на свет. Не посчитала меня достойным быть его отцом.
Солнце уже почти взошло, когда я, наконец, вырубаюсь, и, когда мой будильник звонит, а затем Эллис заглядывает в комнату, чтобы посмотреть, готов ли я к занятиям, я говорю им обоим заткнуться, поворачиваюсь на другой бок — хотя и медленно — и снова отключаюсь.
Когда просыпаюсь, мне еще больнее, чем когда я очнулся в больнице, и у меня нет выбора, кроме как принять прописанные лекарства, чтобы просто засунуть свою задницу в душ.
Я пропускаю две лекции во вторник, и, поскольку знаю, что в среду у меня нет занятий с Летти, то не могу найти мотивацию, чтобы вытащить себя из постели.
Я, наконец, снова выхожу из дома перед нашим уроком статистики в четверг утром, и, к счастью, к тому времени я начинаю чувствовать себя немного более живым.
Я выхожу вслед за Эллисом из дома, и мое сердце замирает, когда я смотрю на место, где должна быть припаркована моя любимая «Скайлайн».
Она была у меня с пятнадцати лет. Я начал работать на Виктора после того, как наши родители умерли, когда мне было четырнадцать. Всего через пару месяцев после того, как Летти решила, что мой лучший друг — подходящий для нее мальчик. И я откладывал каждый заработанный пенни, чтобы купить эту машину.
Думаю, имеет смысл, что Летти разрушила для меня и ее.
Причины ненавидеть ее продолжают накапливаться.
Я сжимаю пальцы, когда представляю, как снова обхватываю ее горло, как в понедельник. Тогда мне было физически больно это делать, но сегодня я сильнее, а завтра буду еще сильнее.
В следующий раз, когда девушка окажется со мной наедине, ей будет не так легко уйти.
Моя кровь кипит при одной мысли о том, что я хочу с ней сделать. Как хочу заставить ее заплатить, причинить ей боль, наказать ее.
Она может захотеть поговорить, объяснить, попытаться найти выход, но это не то, что произойдет.
Сегодня я не прихожу на занятия рано, и не прячусь в тени. Вместо этого прихожу поздно, чтобы убедиться, что каждый ублюдок в аудитории знает, что я там.
