— Я уже знаю, что я хочу съесть, — рычит он, его грубый голос полон обещаний, к которым у меня не должно быть никакого интереса.
— Ты можешь поесть с нами. А потом ты сможешь вернуться в самолет и улететь обратно в Лондон. Договорились? — спрашиваю я, все остальные молчат, ожидая его ответа.
Отрывая свои глаза от моих, он оглядывает нашу группу.
— Итак, что здесь хорошего?
Пододвигаясь вперед, чтобы он мог прочитать меню, он скользит рукой выше по моему бедру, его пальцы проскальзывают прямо под подол моей юбки. Но в очередной раз я терплю неудачу в попытке сдвинуть его с места.
Билл подходит всего через несколько минут, чтобы принять наши заказы. Я не уверена, то ли это его потребность накормить нас так быстро приводит его в чувство, то ли ему нужно знать, кто такой новичок. Билл гордится тем, что знает все, что только можно знать о Розвуде. Поэтому в своей уникальной и немного грубоватой манере он потребовал узнать, кто такой Себ, прежде чем даже подумать о том, чтобы принимать наши заказы.
— Так ты играешь в соккер? — Кайл начинает, как только Билл уходит, довольный моими и Себа противоречивыми мнениями о том, кто он такой.
Себ, казалось, думал, что он имеет ко мне какое-то отношение. Я, с другой стороны, только что сообщил Биллу, что это будет единственный раз, когда он когда-либо испытает неудовольствие от встречи с ним.
— Соккер? Ох, пожалуйста. Ф-У-Т-Б-О-Л-Л, — произносит Себ. — Вы знаете, где вы на самом деле ударяете по мячу ногой, о чем говорит название.
Кайл и Эш некоторое время пялятся на него, прежде чем втроем вступить в спор о том, какая игра является настоящим футболом, в то время как мы вчетвером просто смотрим в изумлении.
Они буквально только что встретились, но им так комфортно друг с другом, как будто они дружат много лет.
Это странно.
Слишком странно.
У него не должно быть возможности — вот так вмешиваться в мою жизнь. Не в Лондоне и уж точно не здесь.
— У меня могут быть проблемы с твоим мнением о футболе, но с этим я могу согласиться, — говорит Себ, отрезая вилкой кусочек блинчика и отправляя его в рот.
Он настаивает на том, чтобы есть одной рукой, в то время как другая остается зажатой у меня на бедре.
Но в то время как он более чем счастлив съесть свой вес в сиропе, мой желудок скручивается в узел.
Он другой. Аура ненависти и гнева, которой он обычно окружен, кажется, рассеялась, и я понятия не имею, как с ним обращаться, когда он смеется и шутит с моими друзьями.
По их лицам ясно, что он по-настоящему околдовал их.
Предательские засранцы.
— Какие у вас планы на остаток дня? — Я спрашиваю девочек, чертовски надеясь, что, что бы это ни было, нужно оставить мальчиков позади.
— Направляюсь домой, чтобы посмотреть игру, помнишь? — Харли напоминает мне. Не только Зейн сейчас играет за «Мэддисон Кингз Пантерз», но и брат Кайла тоже, и он первый игрок на первом курсе.
— О да, — бормочу я.
— Звучит весело, — объявляет Себ.
— У тебя было долгое путешествие. Тебе, наверное, стоит пойти туда, где ты остановился, и немного отдохнуть, прежде чем ты снова отправишься домой, — говорю я, в очередной раз пытаясь убрать его руку.
— Этого не произойдет, — рычит он, поднимая руку выше — так высоко, что его пальцы касаются моих трусиков.
Я ахаю, но в то время как все за столом могут этого не заметить, Себ этого не делает.
Наклоняясь ближе, он шепчет мне на ухо: — Я знаю, что ты мокрая для меня, Чертовка. Ты могла бы также перестать притворяться, что ты этого не хочешь.
— Я не хочу, — шепчу я, но мне приходится быстро подавить стон, когда его мизинец касается влажного кружева.
— Конечно, — мурлычет он, его голос глубокий и грубый, посылая трепет через меня.
— Игра начнется только через несколько часов. Может быть, вам двоим следует… поговорить, — предлагает Харли, явно осведомленная о том, что происходит по эту сторону стола.
— Нет.
— Звучит как отличная идея, — говорит Себ, продолжая двигать пальцем.
— Нет, — повторяю я. — Я иду с вами, ребята. Нам не о чем говорить.
— Я думаю, мы оба знаем, что это неправда, Чертовка.
— О Боже, — хнычу я, когда кружево моих трусиков задевает мой клитор.
— Я думаю, нам определенно нужно поговорить. Может быть, на пляже.
— Ты можешь взять ключи от дома Кайла, если хочешь. Там будет пусто. Вы можете немного побыть наедине, — предлагает Харли.
Прищурив на нее глаза, я молча угрожаю прекратить нашу дружбу прямо здесь и сейчас, но все, что она делает, это улыбается мне.
— Просто помни, что она все еще восстанавливается, — говорит она Себу. — Так что продолжай говорить… мягко.
— Он бы не узнал нежность, даже если бы это ударило его по лицу, — издеваюсь я, зарабатывая еще одну царапину на своем клиторе.
— О, я не знаю, — бормочет он, каким-то образом умудряясь просунуть палец под край моих трусиков. — Я весь за то, чтобы удивить тебя.
Мои пальцы обхватывают его предплечье под столом, мои ногти впиваются в его кожу с такой силой, что, скорее всего, у него останутся маленькие кровавые полумесяцы, когда я их уберу.
— Потратьте столько времени, сколько захотите, — предлагает Кайл.
Я как раз собираюсь ответить, когда Себ засовывает в меня свой палец.
— Я собираюсь причинить тебе боль за это, — тихо предупреждаю я.
— О, я рассчитываю на это, черт возьми. Как ты думаешь, о чем я фантазировал последние несколько недель?
— Я ненавижу тебя, — шиплю я.
— Да, вот почему ты сейчас стекаешь по моей руке.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Себастьян
Мои губы кривятся, когда мы вскоре следуем за друзьями Стеллы из закусочной. Я все еще чувствую ее вкус на своем языке, когда я засосал палец в рот — пока она смотрела, ее глаза выдавали ее истинные чувства, несмотря на ее слова — за несколько секунд до того, как я выскользнул из кабинки, чтобы позволить ей подняться.
Искушение заставить ее кончить прямо за столом было сильным. Не было никакого способа, чтобы все не знали, что я делаю, но на этот раз моя потребность поступать правильно и держать ее удовольствие при себе была сильнее. Как только кто-то предложил уйти, я вырвал из нее палец, к ее большому неудовольствию, если ее протестующий писк что-то говорил.
В ту секунду, когда мы выходим на теплое солнце, она поворачивается ко мне и, не моргнув глазом, ударяет своим крошечным скрюченным кулачком мне в живот.
— Твою мать, — ворчу я, наклоняясь, пытаясь отдышаться. Гордость за мою девочку захлестывает меня, делая мой член для нее еще тверже, чем раньше.
