— Ты меня больше не любишь? — горько и не без надрыва проговорила она, глотая очёредные рыдания. — Такую?
Я похлопал её по спине. Женские истерики — это то, чего я никогда терпеть не мог. А потому их следовало давить в зародыше.
— И такую он тебя полюбит, и этакую — у Биски на языке будто сидела сама язва. — И в такой позе, и в эдакой…
Я шикнул на дьяволицу, заставив её замолчать, та же лишь махнула на нас обоих рукой. Будто говоря — что взять с простых людей? Но не заметить завистливый огонёк, мелькнувший в глубине жёлтых глаз я попросту не мог. Моих объятий ей хотелось не меньше, чем Тармаевой.
— Просто я привык видеть тебя другой. А сегодня в тебя будто бы бес вселился, — она всё ещё не выпускала меня объятий, словно боялась, что стоить ей лишь дать мне хоть крупицу свободы — и я исчезну, улечу, испарюсь. Ей как будто не хватало, чтобы Рысев-бывший, вертевшийся рядом с ней, попросту был рядом.
Моя рука скользнула ей под блузку. Доктор, из «больницы» которого мы только что отчалили сумел отыскать среди своих запасов сносную новую одёжку для Маи: как будто знал, что однажды она пригодится. Девчонку же, кажется, бесило то, что он оказался бесконечно прав в своей предусмотрительности.
Ночной Питер был прекрасен, как и всегда. Уличные фонари встречали нас ярким светом. Навстречу спешили редкие прохожие. Жужжали рекламные феи, цепляясь то за мой китель, то за полы Майкиной блузки — словно желали предложить нам шоколадный батончик извечного наслаждения и газировку достоинства.
Биска грязно ругалась, стоило им коснуться её — видать, для них она не была совсем уж пустым местом. Интересно, как же будет выглядеть тот торгаш, что умудриться втулить свой товар даже чёрту?
Я не знал.
Как и не знал, куда мы даже теперь шли. Ноги, по крайней мере, умоляли, чтобы я прямо сейчас двинул в сторону офицерского корпуса и под любым предлогом проник обратно. Кровать, мягкость которой я успел познать разве что минут пять от силы, звала меня пуще прежнего. Тут уж никакая сапфировая настойка не спасёт.
Тело же хотело иного.
Молодость требовала схватить Майку, поднять её на руки, закружить в дивном танце, рассмешить щекоткой, утонуть во взгляде её влюблённых глаз, наслаждаться красотой её улыбки.
Ей хотелось почти того же самого.
За страстью она готова была спрятать страх — перед самой собой. Неприятным червём, он вился в её душе, не давая покоя, пробуя несчастную на вкус. Пытаясь забыться, она отдалась на волю чувств — те быстро взяли своё.
Она схватила меня за руку, потянула за собой. Словно влюблённые подростки мы скрылись в темноте арки. Я прижал её к стене, мои руки уже лезли ей под блузку, силились справиться с застёжками. Биска, стоящая неподалёку, взирала на всё это с крайне мрачным видом — как будто её не позвали на общее веселье.
Мне вспомнилось, как Майа вела машину и взбудоражила точно так же укрывшуюся в тенях влюблённую парочку. Повторять их судьбу мне хотелось меньше всего, а потому я поволок её дальше.
Она висла на мне, словно лишилась сил. Маленькой девочкой ждала, когда я возьму её на руки — что ж, отказать ей в этом было трудно. Обняв меня, ткнувшись лицом в грудь, она блаженно закрыла глаза и улыбнулась. Я кивнул демонице, позвав её на наш маленький праздник жизни. Биска раскачивала хвостом из стороны в сторону, тёрла в привычном жесте рога и странно лыбилась: оставалось только гадать, какие пошлости роились в её черноволосой головке.
На наше счастье, за углом соседней улицы оказался маленький парк. Он встретил нас закрытыми воротами и спящим сторожем — в конце концов, кто осмелится гулять по тропинкам Заблуд-поляну? Словно желая завлечь побольше зевак и туристов, рекламный буклет гласил, что в год здесь пропадает по три-четыре десятка человек, и это только тех. О ком заявили…
Нас такие ужасы ничуть не пугали. Столкнись мы сейчас хоть с самим воплощением Бермудского Треугольника — у него не получится нам помешать.
Мне думалось, что лавочки оккупируют бездомные, но здесь ими даже и не пахло. Ночной Петербург хранил чистоту. Скоро он проснется, разбудит доходяг-рабочих, пинками выгонит их к станкам и рабочим столам, ну а сейчас он весь, целиком и полностью, принадлежал нам.
Фонари не светили — сидящие внутри бесы видели десятый сон. Повезло стервецам: иные их собратья пышут всю ночь без передыху.
Мы выбрали беседку поудобней. Маленькая, небольшая, как раз на троих, у озера. Днём здесь играли с детьми, кормили гусей на пару с лебедями, а может и наоборот. Мы же задумали найти ей иное применение.
— А вдруг… нас увидят? — немного стеснённо, озираясь по сторонам, спросила Майка. Она словно возвращалась к своему привычному амплуа стесняшки. Я огладил её грудь, одарив её шею поцелуем. Майка вздрогнула, зажмурив глаза, словно готова была вот-вот растаять.
— Разве, — ответил ей, — тебя это когда-то волновало?
Мы сплелись в единый клубок, беззастенчиво предаваясь любви. Она топила в страсти свои страхи, неуверенность, простую детскую влюблённость, я же в свою очередь наслаждался мягкостью её груди, теплом её тела. В конце концов, если я тот, кто может дать ей чудодейственную пилюлю успокоения таким необычным образом — разве можно нас судить?
Биска недолго держалась в стороне. Она жаждала присоединиться, и сразу же, едва утомившаяся Майка слезла с меня, накинулась на меня, будто одичавший зверь. Красный, тугой хвост будто плеть щёлкал Тармаеву по обнажённым ягодицам — словно та оказалась в аду и её наказывали за все грехи мира. Дьяволица была ненасытна — ей хотелось быть сверху, снизу, сбоку — страшно даже представить, какие ещё позы могла знать сама дочь Сатаны?
Утро застало нас уставших, вымотавшихся, готовых продать всё, что угодно за подушку с одеялом. Я так точно был готов забыться в плену сладкого сна — мешали мне разве что две девицы разом. Словно ночная мгла пробуждала в них сокровенные фантазии, кои им выпала честь осуществить прямо здесь, прямо со мной.
Сейчас они лежали по разные стороны от меня, жадно прижавшись — я в какой-то миг ощутил себя одеялом. Ни одна из них не собиралась делить меня с другой. Я не мешал им спорить — пусть только не дерутся.
На грани здравого смысла билась шальная мысль, что с первыми лучами солнца Белые Свистки могут начать свершать дневной патрульный обход — интересно, что они скажут, найдя нас здесь троих?
Я был уверен, что признав в Майе дочь Тармаевых, они лишь отдадут честь и упрутся восвояси, но пересудов этому городу добавят…
Биска вдруг открыла глаза. Будто поняв, что свершившееся ночью — не хмельной сон, она сладко зевнула, проверила рукой — не истёрлось ли за ночь моё достоинство. Ей нравилось с ним играть, касаться его, нежно теребить. Словно она подготавливала его для очередного захода.
Я мягко отстранил её руку — может быть, в ней ещё и плескались силы, а вот я был на грани изнеможения. Можно было бы попросить той сапфировой дряни — хотя бы пару глоточков, но что-то мне подсказывало, что дьяволица покажет мне дулю. Или скажет, что пить сей нектар слишком часто — очень вредно для людей. Скажи она так в самом деле и я бы даже не стал спорить: на это попросту не осталось сил.
